Я предостерегающе погрозил ей пальцем:
– Никаких сплетен. Пока мы все неплохо ладим, и работенка здесь непыльная. Давай не будем заглядывать дальше.
Белла рассмеялась:
– Может быть. Но ты кое-чего не заметил. – (Я вопросительно поднял брови.) – Он слова не сказал за всю дорогу.
Она была права. Конечно, я заметил это, но заставил себя об этом не думать. Человек, настолько жаждущий одобрения, настолько озабоченный своим статусом, настолько готовый поделиться со всем миром своими приключениями, как Саймон Рассел, проводит вечер за приватной беседой с молодой и красивой графиней – и не горит от нетерпения этим похвастаться. Это может означать лишь одно: история только начинается.
Так и случилось.
Глава двенадцатая
Я, должно быть, не так внимательно следил за происходящим в тот период, как мог бы, потому что незадолго до начала съемок в Бротоне я познакомился с девушкой, на которой собирался жениться. Она не играет значительной роли в истории Эдит, так что я постараюсь быть кратким. В нашей встрече не было ничего необычного. Мы познакомились во время коктейля на Итон-террас, который устраивал друг моего дяди и, так уж получилось, ее матери. И я, и она не очень хотели туда идти. Меня представили ей почти сразу, как она появилась (с упомянутой матерью), и я незамедлительно решил, что это – моя будущая жена. Ее звали Адела Фицджеральд, ее отец был ирландский баронет, один из
Какое-то время я скрывал Аделу от знакомых. Когда тебе скоро сорок, все склонны поднимать гомон из-за любой спутницы, с которой увидят тебя больше одного раза. И я подумал, что буду держаться тихо, пока не увижу, что в этом что-то есть. Как бы там ни было, в конце концов я почувствовал, что так оно и есть, и представил ее всем. Мои друзья из общества и значительная часть моей семьи были рады, что, вопреки их опасениям, я выбрал себе невесту из старого мира, а не из моего нового. Мои театральные друзья, более великодушные, пусть и более легкомысленные, просто были рады, что я кого-то себе нашел.
Съемки уже почти закончились, когда я предложил Аделе приехать однажды в пятницу в Суссекс, посмотреть, как снимают фильм, и погостить пару дней в нашем коттедже. Все было вполне благопристойно: я предоставлял ей свою комнату, а сам отправлялся спать на диван в гостиной, чем очень развеселил Беллу. И вот в назначенный вечер Адела приехала из Лондона в своем довольно потрепанном зеленом «мини». Я представил ее остальным обитателям дома за веселым и, благодаря Белле, очень вкусным ужином. Адела пообещала присоединиться к нам на площадке на следующий день, после того как купит кое-что.
На следующее утро, еще до ее появления, ко мне широкими шагами подошла Эдит. Мы снимали в розарии, который находился в конце небольшой аллеи, отходившей от дома. Изначально сцена планировалась на первую неделю, но откладывалась снова и снова, и вот мы снимали ее в середине октября. Как бы то ни было, удача не подвела наших опасливых продюсеров, и день выдался ясный и жаркий, как настоящий июльский. Я почти разозлился, что их недальновидность была столь не по заслугам вознаграждена. Это был длинный эпизод любовного дуэта с участием Элизабет Ганнинг (ее играла самая свирепая из американок, Луанна) и Кэмпбелла (Саймон), который в конце концов прерывает Криви (я). Я читал, ожидая своей очереди, и, должен сказать, наслаждался обстановкой, погодой и розами, когда показалась Эдит.
– Что я слышу? А ты темная лошадка. – (С последним утверждением я согласился.) – Это серьезно?
Я заметил, что раз уже установлено, что я темная лошадка, то, следовательно, она ничего об этом не узнала бы, если бы все не было серьезно.
– Она актриса?
– Нет, конечно.
– К чему такое негодование? Почему бы ей не быть актрисой?
– Но она не актриса. Она работает в «Кристи».
Эдит скорчила презрительную гримасу:
– Не одна из этих графских племянниц в приемной, которая сначала говорит с тобой снисходительно, а потом не в состоянии ответить ни на один вопрос?
– Именно. Только она не графская племянница, а дочь баронета.
– Как ее зовут?
– Адела Фицджеральд.