— Зрачки покажи — потребовал он, посмотрел мне в глаза — Да нет, вроде не расширены. А несешь бред какой‑то. Эти‑то каким краем?
Ну, на самом деле Жилина я давно хотел проверить, были у меня кое — какие сомнения по его личности. Только вот не как в 'крысе', а совершенно в другом ключе. А вот вторач персоналия… Она меня смущала.
— Нет — наконец сказал Азов — Обознатушки — перепрятушки.
— О как — я почесал затылок и зашипел — заныл свежий шов — А кто же тогда?
— Звягинцева — без всяких 'мхатовских' пауз сообщил мне Азов — Наталия. Или Наталья, никогда не видел особой разницы в написании этих имен.
— Да ладно — я очень удивился — Она? Кстати — фамилию ее даже и не помнил. Таша и Таша. Вот ведь. А ошибки нет?
— Слушай, что за штампованные фразы из кинофильмов про шпионов? — поморщился Азов — Конечно погрешность может быть, как без этого? Но вот только эти слова слышали двое, а она утверждает, что подобного не говорила. Точнее — она про это не упоминает, а я восстановил посекундно, кто что говорил и делал, все сходится, кроме этой фразы. И на аффект тут не спишешь. Так что вероятность того, что мы нашли нашего стукачка более чем велика.
— И чего теперь? — невесело спросил я у него — Чего с ней делать будете?
Есть у меня подозрение, что может маленькая, прожорливая и упрямая Таша попасть в подвалы 'Радеона'. Я там был — невеселое место. Мне еще повезло, что я тогда из них выбрался, но впечатления остались незабываемые.
— А сам‑то как думаешь? — усмехнулся Азов — Орлы мои ее тихонько с улицы возьмут, привезут к нам в 'Радеон', а там все готово — пустой кабинет, табуретка, привинченная к полу и лампа, которую я буду направлять ей в лицо. Что ты на меня уставился? Ты точно кино пересмотрел. Шутит Илья Павлович, шутит.
— Ну у вас шуточки — проникся я.
— Так у меня и должность — посерьезнел Азов — Ничего мы с ней делать не будем. Зачем? Пусть себе живет как раньше. Другой разговор, что за ней теперь пригляд и присмотр будет по полной программе. Эта Таша — она диктофон на ножках, и не более того, а вот ее связи — это интересно. Авось, и мы чего полезное через нее узнаем. А ты при ней особо не разглагольствуй давай. Ну, если только я тебя об этом отдельно не попрошу и текст необходимый не вручу.
— Да я и до этого подобным не грешил — обиделся я — Чего мне с ней откровенничать? Да и с остальными тоже.
— Вот и хорошо — одобрил Азов — Вот и правильно. Ладно, пойду я, мне еще в Москву ехать. А ты — лежи себе, болей и не забивай себе голову всякой ерундой.
— Ну да — я потер бок — Теперь‑то чего уже. Нет, ну как глупо получилось — ехал мяса покушать, вместо этого тут завис. И пищу мне теперь есть только жидкую, вон, даже апельсинку нельзя.
— Это жизнь, Харитоша — Азов потрепал меня по плечу — Бывает. К тому же такая диета — это ненадолго, можешь мне поверить. Через три дня заберем тебя, дома отъешься.
Дома. Я уж не помню, когда в последний раз был именно дома. Я вообще не представляю что там творится.
— Не в курсе — как там мои родители? — задал я Азову вопрос, на который раньше мне все времени не хватало.
— Отдыхают — Азов заулыбался — Не поверишь — но скоро снова выиграют три бесплатные недели. Везет же некоторым!
— Нормальный человек засомневался бы в своей удаче — я представил лицо мамы, которое будет у нее при этой новости — Но не мои. И не россияне в целом. Халява — она и есть халява.
— На то и расчет — поддержал меня Азов — Ну все, бывай.
В этот момент дверь открылась и в палату въехала тележка с кастрюлями и чайниками.
— Обед — зычно сообщила золотозубая женщина в условно — белом халате — Мужчина, вы чего здесь? Посещение с пяти!
— Ухожу — ухожу — заверил ее Азов, повел носом, наклонившись к кастрюле и, глянув на меня с сомнением покачал головой — Странно, вроде не четверг.
— Я есть не хочу — верно понял его я.
— Рыбный суп — почему‑то обиделась тетка — С горбушей. И котлета, тоже рыбная, с пюрешкой.
— Мне нельзя — показал я пальцем на пупок — Мне кишки того… Апельсинку хотите?
Я человек смелый, но эту самоходку сразу побаиваться начал.
— Эх, москвичи — тетка цапнула один апельсин с тумбочки — Зажрались!
И, прихватив еще один экзотический плод, покинула палату, покрикивая вслед уходящему Азову -
— Ходят, ходят. А кому‑то потом полы мыть!
А я остался один.
Вот ведь как бывает — в обычной жизни мы, бывает, произносим не подумав довольно глупые слова вроде: 'Хоть бы в больницу попасть, отоспаться'. Вот, я попал — и чего? Больше, чем положено не поспишь. В смысле — отсыпаешься быстро, а потом что делать? Ну, в моем случае хоть телевизор есть — но это тоже не панацея. В результате — скука смертная.
Ладно, еще днем — мне Вика раза три звонила, Зимин объявился, здоровьем поинтересовался, потом еще Валяев нарисовался, рассказал, что Ядвига сначала долго радовалась, узнав, что я вроде как помер, а потом запечалилась, проведав, что это не так.
И за что она меня так не любит? Я же в 1939 в дележке Польше не участвовал, и родственники мои тоже.