Снежный ком

Утренние трамваи действительно разбудили Калева около половины шестого. Он закрыл окно, но заснуть больше не смог. Сосредоточенно исследовал он трещины на потолке: там был черт, толстуха, моющая ноги в тазу, и довольно похожая Волга (река, конечно, а не машина). Изучив эту выставку графики, он вскочил с постели и попытался сделать зарядку. Он поприседал, пару раз отжался, всякая охота заниматься отпала. Калев почесал мохнатую грудь, вспомнив народное присловье: «Волосатый — значит, будешь богатый», и пошел мыться. Раковина оказалась грязной. Носик старого медного крана смотрел вверх: кто-то испытывал на нем свою силу. Ни кривой кран, ни склизкая раковина не влекли заниматься личной гигиеной. Калев с омерзением воззрился на них, но делать было нечего — мыться надо. Однако кран испытывал к лектору и библиотечному работнику Калеву еще более пакостные чувства: фыркнув, он заурчал, потом утробно загудел, зашипел и стал отплевывать воду. Кружка отдавала то ли пластмассой, то ли мылом.

Хорошая мина плохой игры не спасает, подумал оратор и сеятель на ниве просвещения. Но все-таки изобразил на лице улыбку и натужно сохранил ее, пока брился. Он завязывал галстук и улыбался. Галстук был скользкий, дорогой, ярко-красные и черные полосы напоминали какую-то змею южных краев, виденную на картинке. Кажется, коралловую. Галстук прохладно скользнул под воротник рубашки, и на миг Калеву вспомнился Вольдемар Сяэск, — это был его подарок. Теперь он, правда, Voldemar Saesck — как значится на его визитной карточке. Вольдемар был однокашником Калева. Во время войны он попал в Канаду, а в прошлом году заехал к Калеву в гости. Воспоминание о Сяэске подняло настроение: Калев изрядно и не без успеха потрудился над его перевоспитанием. Вольдемар, к примеру, думал, что эстонцы носят лохмотья, едят картофельные очистки, а между собой говорят по-русски, но после финской баньки, приятной закусочки и — что важнее всего — после тактически грамотной разъяснительной работы (не слишком в лоб, не рубить сплеча — золотое правило идеологической борьбы) у того раскрылись глаза.

Хорошо, что Сяэск не попадет в такую гостиницу, а то чихал бы он на все разглагольствования Калева. Эдакие господа не только встречают — они и провожают по одежде, где им постичь общее движение к лучшему, — размышлял Калев, улыбаясь в кривое зеркало вовсе не кривой улыбкой. Улыбка — показатель профессионализма культработника, но надо всегда следить, чтобы профессионализм не бросался в глаза.

Потом он вышел в коридор: может, удастся раздобыть, по крайней мере, горячей воды, кипяточку, — Калев предусмотрительно возил с собой растворимый кофе.

Когда-то улыбка, вероятно, была обязательна и для служащих гостиниц, так сказать, марка фирмы в уголках губ, но, к сожалению, это было когда-то. Сидящий за столом дежурного увалень улыбаться и не думал, впрочем, ему это было бы совсем нелегко: он с головой ушел в другое занятие, надо сказать, весьма рискованное, требующее филигранной точности — маникюрными ножницами он выстригал волосы, пучками торчавшие из ноздрей, и при этом натужно косился в зеркало. Это занятие придает лицу выражение глубочайшей сосредоточенности, как, впрочем, и вообще занятия такого рода, даже пустячное ковыряние в носу. Калеву Пиллю это было знакомо: однажды он нечаянно заприметил себя в зеркале за чем-то похожим.

Калев терпеливо ждал с кружкой в руке. У дядьки были на редкость волосатые ноздри, — если б у метелки трубочиста оторвалась рукоятка, а сама метелка застряла в дымоходе, получилась бы примерно такая же картина, подумал Калев и усмехнулся. Сравнение развеселило его: несмотря на худой сон, дух его был бодр. Не зря же говорится: «Кто рано встает — тому бог дает».

Вскоре Калев Пилль получил кружку кипятка, который давно откипел свое, и вот он уже прихлебывает чуть теплый кофе, а позднее выходит из гостиницы за свежими газетами.

«Голь мудра, берет с утра» — Калев купил все газеты, какие хотел, и даже «Науку и жизнь», которую очень любил, хотя по-русски читал не без труда. В приподнятом настроении шагал он в гостиницу и, полной грудью втягивая утренний воздух, насвистывал себе под нос «Амурские волны». Ночные страдания и сомнения канули в небытие, уже и не верилось, что они вообще были. Конечно, утро жизни позади, думал он, но и полдень ее прекрасен!

В гостинице он просмотрел газеты и только после этого взялся за журнал. Из этого источника он нередко заимствовал занимательные факты для своих лекций. Некоторые статьи, что греха таить, были ему не под силу, но с большинством он справлялся.

Вот и сегодня он сразу напал на интересненькое! Это была статья о жизни термитов, об их обществе, если можно так сказать. Калев погрузился в чтение, с любопытством рассматривал снимки.