Снежные зимы

   И. В. было неловко — он все-таки чувствовал, понимал! Но в душе, наверное, одобрил мое мудрое решение, мой такт и благодарил, что не выдала нашей тайны. Тихо сказал: «Прости меня, Вита». Бог с вами, прощаю: все мы люди, все человеки.

   Теперь так думаю, а там, после его слов, чуть не заревела. Шли на вокзал — и у меня дрожали губы, на Васины вопросы отвечала невпопад, он один провожал. На перроне не выдержала все-таки — разревелась, как деревенская баба. Вася испугался. Допытывался:

   «Что с тобой? Что случилось? Кто тебя обидел?»

   «Что ты! Никто меня не обижал. Тебе я особенно благодарна, Вася»

   Мы поцеловались на прощанье. Я первой поцеловала его, моего славного брата. Он бежал за вагоном. В морской форме. На него смотрели с добрыми улыбками. Когда поезд набрал скорость и Вася отстал, я опять заплакала. Долго не могла успокоиться. Соседи по купе утешали: мол, не на войне же парень, отслужит и вернется; по всему видать, что любит. И смех и грех.

   Чтоб отвязаться от их сочувствия, сказала, что это брат. Их еще больше удивило, почему же я плачу. Редкая сестра так горюет, расставаясь с братом. Хорошо, что от Бреста ехала со своими: заведующий фермой, зоотехник, доярки возвращались с совещания. Хохотала до неприличия. Девчата удивлялись, чего я такая веселая. Не за свадебными ли покупками ездила? Они ждут, что я вот-вот выйду за Олега.

   За три дня отошла — остыла или, наоборот, согрелась возле мамы, с ней хорошо, спокойно как-то, надежно. Бывают только минуты, когда хочется плакать. Никогда не думала, что такая плакса. Баба остается бабой. Сегодня воскресенье. Мама поехала в райцентр на рынок — за свежим мясом. Сижу одна. Охватила грусть. Взялась за дневник. Записала, поразмыслила сама с собой — и все прошло. Хорошее снадобье этот дневник. Надо почаще принимать дозы записей. Поездка, видимо, оставила глубокий след в душе. Олег спросил вчера:

   «Ты почему такая?»

   «Какая?»

   «Да знаешь, какая-то не такая, как раньше, до поездки. Может, влюбилась?» «Влюбилась». «В кого?»

   «Негр там был на свадьбе. Чудо! Словно пришелец с другой планеты».

   «Гляди — могу поверить. На негров многие дуры наши кидаются».

   «Я — дура?»

   Испугался. Встал на задние лапки. Всего, что произошло со мной, я не рассказала ни маме, ни Олегу. С ним говорю так, как будто бы давно знала и Майю, и Ладу, и Василя. И он верит, что я в самом деле их давно знаю. Снова упрекнул: имею такое обширное родство и никого за полгода словом не помянула! «Надо уметь!» — говорит Олег.

   Правду говорят: любая рана заживает, если от нее не помирают. Любая боль утихает. Прошла неделя, и многое из того, что было почти трагедией, теперь кажется смешным. Жизнь идет своим чередом. И есть великая мудрость в ее размеренном течении, будничности, в ритме труда.

   — Приближается весна. Закладывали парники… Делали новые рамы, стеклили, возили навоз. Между прочим, в прошлом году с твердолобым Сиволобом пришлось вести войну, чтоб взять на конюшне машину навоза. А в этом году он готов отдать школе хоть весь совхозный навоз. Не жалко. Великая сила — материальная заинтересованность!

   Ученики выпускных классов совсем не думают о земле. На что они рассчитывают? Все хотят уйти из деревни. Мечтают о городе. Чудаки. Когда-нибудь многие из них пожалеют. И я была в свое время такой же! А потом в институте каялась: больше бы внимания уделяла тому, что и как растет на земле, легче овладела бы профессией и лучшим была бы педагогом. На уроках часто чувствую провалы в своей подготовке.

   Сегодня в десятом два часа вела с ребятами дискуссию. Со мной говорят, как с ровней. И любят — за откровенность. Я иногда рассказываю о таких вещах, что целомудренная Адалина однажды, послушав, чуть в обморок не упала и написала в районо. На мое счастье, инспектор, приехавший для проверки, сам биолог, неглупый человек, согласился, что для биолога, так же как для медика, не может быть запретных тем на путях познания человека и природы, и еще — что ученики десятых-одиннадцатых классов — не дети, говорить с ними надо обо всем, что является предметом науки и искусства. Одним словом, Адалина должна была проглотить еще одну пилюлю.