Снесла Баба Яга яичко

В последний раз я слышала от нее это слово («Срам!») и эту интонацию три года назад, когда мы были на могиле отца. На кладбище мы обычно ходили вместе, а если она не могла, то посылала брата или меня.

— Просто срам, как люди относятся к могилам, — сказала она, показывая рукой на соседние участки, а потом добавила:

— Давай еще раз его ополоснем. «Ополоснуть» значило полить на надгробную плиту воды. Работа по уходу за могилой была не такой уж легкой. Нужно было несколько раз с ведром сходить за водой к крану, а он был далеко. Обычно мы чистили каменную плиту щеткой и стиральным порошком, потом несколько раз поливали водой, но в тот раз мама долго оставалась недовольна.

— Так, теперь еще, — командовала она.

Дорога от отцовской могилы до стоянки такси была неблизкой, и она, опираясь на мою руку, одолевала ее тогда в последний раз, чего мы еще не знали.

— Здесь всегда чисто, — прокомментировала она могилу, мимо которой мы проходили. — А эти свою страшно запустили. Срам!

В больнице она по секрету сообщила мне, что недавно ночью заезжала домой.

— Не может быть. Как?!

— Выбралась потихоньку отсюда и взяла такси.

— А что ты делала дома?

— Быстро убралась и вернулась обратно.

— Я была дома, я бы услышала, если бы ты появилась. Это тебе просто приснилось.

— Нет, — сказала она неуверенно.

Я приходила в больницу каждый день. Первое, о чем она меня спрашивала, стоило мне появиться в двери, было:

— Ты убралась дома?

В последние три года мы часто вызывали «Скорую помощь». Для мамы это был самый легкий и быстрый способ сразу оказаться в больнице и избежать тягостных бюрократических процедур с оформлением госпитализации. В один из таких разов, когда ей было действительно очень плохо, мы позвонили в «Скорую». И когда санитары, взяв маму под руки, повели ее к лифту, она ухитрилась ловко нагнуться и подхватить с пола пластиковый пакет с мусором, который ждал возле двери, чтобы его вынесли во двор, в мусорный контейнер.

— Я вас умоляю! — театрально воскликнула врачиха, заметив эту деталь.

Когда я просила ее рассказать мне что-нибудь о своем детстве, она отвечала немногословно и оценивала его как счастливое.

— А почему оно было счастливым? — спрашивала я.

— Везде была чистота, и мама нас очень красиво одевала.

В больнице, с зондом во рту и иглой капельницы в вене, она не выпускала из рук носового платка. У нее была постоянная потребность вытирать рот. Когда ей стало немного лучше, она потребовала принести ей чистые пижамы:

— Имей в виду, неглаженые мне не нужны.

Три года назад, когда она резко погрузилась в полулетаргическое состояние, я первым делом отвела ее к психиатру, должно быть подсознательно оттягивая госпитализацию, которая последовала сразу за этим визитом.

Психиатр начал с обычных вопросов:

— Ваше имя и фамилия?

— Пылесос, — выдавила она из себя, опустив голову.

— Как вас зовут? — повторил психиатр громче.

— Так… пылесос, — повторила она.

Меня окатила волна совершенно беспричинного стыда: не знаю отчего, но в тот момент мне показалось, что было бы легче, если бы она ответила «Мадонна» или «Мария-Терезия».

Пока она лежала в больнице, где вопреки безапелляционному приговору психиатра («Альцгеймер!») выяснилось, что речь идет все-таки о более «благоприятном» диагнозе, — я вела борьбу за ее выздоровление на другом фронте. Наняла мастера, который согласился работать с утра до ночи. Мастер с трудом отодрал обои, которые практически срослись с бетонными стенами. Мы покрасили стены в свежие пастельные тона. Привели в порядок ванную, положили новую плитку и повесили новое зеркало. Купили новую стиральную машину, новый пылесос, из одной комнаты я выбросила старую кровать, купила современную софу ярко-красного цвета, новый пестрый ковер, новый светло-желтый шкаф. На балконе я пересадила в новые горшки цветы (которые в тот год буйно цвели до поздней осени!). Я привела в порядок каждый уголок в квартире и выбросила старые, ненужные вещи. Оконные стекла сверкали, занавески были свежевыстиранные. Одежда в шкафах аккуратно сложена, каждая вещь на своем месте. Впервые мне казалось, что я твердо знаю, от чего можно избавиться, а от чего нельзя, и поэтому, устояв перед желанием выбросить, я оставила старое, некрасивое домашнее растение с всего несколькими листьями там, где оно и стояло.