За столом сидел Харри Холе в футболке, с резиновым жгутом на бицепсе. Из вены прямо под жгутом торчал шприц. Содержимое его было прозрачным, а на молочно-белой руке Харри они даже от двери увидели несколько красных точек от уколов.
— Ты, твою мать, чем тут занимаешься, парень? — просипел начальник управления, втолкнул Хагена в кабинет и закрыл дверь.
Харри поднял голову и посмотрел на них отсутствующим взглядом. Потом вытащил шприц, посмотрел, сколько жидкости там осталось, отбросил его в сторону и что-то пометил на листе бумаги.
— Что ж, это, пожалуй, даже к лучшему, Холе, — угрожающе произнес начальник управления, — потому что у нас плохие новости.
— Это
Гуннар Хаген еле сдержался, чтобы не расплыться в улыбке. Вся ситуация выглядела настолько абсурдной, что мозг просто-напросто не сумел по-другому отреагировать. По лицу шефа он видел, что тот тоже не знает, как поступить.
Харри посмотрел на часы и встал:
— Встречаемся примерно через час, тогда всё узнаете, а пока мне надо заняться еще кое-чем. — И старший инспектор, оставив двух онемевших от удивления начальников, открыл дверь и удалился широкими победоносными шагами.
Один час и четыре минуты спустя Гуннар Хаген, начальник отдела убийств, начальник Управления полиции Осло и Турлейф, начальник Главного управления полиции Норвегии, вошли в кабинет № 1, полный притихшего как мыши народа. Собрались все члены групп и Лепсвика, и Холе, но слышался только голос Харри. Начальство встало позади всех и уставилось на экран проектора, на котором менялись снимки тела Идара Ветлесена, сделанные в кёрлинг-клубе.
— Как видите, — говорил Харри, — шприц находится у Ветлесена в правой руке. Ничего необычного, поскольку он был правша. Но! Я обратил внимание на его ботинки. Смотрите.
Новый снимок — ботинки крупным планом.
— Эти ботинки — наша единственная улика, но ее достаточно, потому что именно их отпечатки мы нашли на месте преступления в Соллихёгде. А теперь — внимание на шнурки. — Холе ткнул указкой. — Я вчера экпериментировал на собственных ботинках. Так вот, чтобы узел располагался именно так, я должен быть левшой или ботинки мне должен зашнуровать кто-то другой.
По кабинету прокатился неясный гул голосов.
— Я правша, — раздался голос Эспена Лепсвика, — а шнурки завязываю именно так.
— Что ж, может, ты и прав, и это ерунда. Но это заставило меня… — Харри помолчал, подбирая слово, и закончил: — Насторожиться. И тогда возник новый вопрос. Действительно ли это ботинки Идара Ветлесена? Ботинки дешевой марки. Вчера я был у матери Ветлесена и попросил показать его обувь; вся без исключения — дорогая. К тому же мне известно, что он, как и многие из нас, не завязывал шнурки узлом. Вот поэтому-то я и уверен, — еще раз ткнул указкой Харри, — что Идар Ветлесен не сам завязал себе шнурки.
Хаген покосился на начальника управления: у того на лбу залегла глубокая складка.
— Отсюда вытекает следующий вопрос, — продолжал Харри. — А не надел ли на Ветлесена эти ботинки кто-то другой? Ту самую пару, которая была на преступнике в Соллихёгде. Мотив понятен — заставить нас поверить, что Ветлесен и есть Снеговик.
— Шнурки?! Дешевые ботинки?! — воскликнул инспектор из группы Лепсвика. — У нас псих, который снимает детей-проституток, который оставил следы на месте преступления и знал обеих жертв, живших в Осло. А то, что ты тут нам наплел, — лишь фантазии.
Харри повернул к нему коротко стриженную голову:
— Не спорю. Но вот сейчас я подхожу к веским фактам. Идар Ветлесен покончил с собой с помощью внутривенной инъекции карнадриоксида. Согласно результатам вскрытия, уровень карнадриоксида в организме чрезвычайно высок, то есть Ветлесен должен был вколоть себе как минимум двадцать миллилитров. Это сходится с результатами осмотра шприца: тот был почти полон. Карнадриоксид, как теперь нам всем известно, вызывает паралич, и даже маленькие его дозы смертельны, поскольку при попадании лекарства в кровь немедленно отказывают сердце и органы дыхания. По данным наших медицинских экспертов, смерть наступает спустя три секунды после инъекции. Нестыковочка получается!
Харри помахал в воздухе листом с пометками, тем самым, что Хаген в процессе визита в шестьсот шестнадцатый кабинет заметил на столе.