Снеговик

Полицейский прекратил возиться с пуговицами на рубашке, и краска стала подниматься по шее, как ртуть в термометре.

— Ты что такое болтаешь, молокосос?

— Злоупотребление алкоголем является основной причиной возникновения полиневропатии. Если будете продолжать в том же духе — рискуете заработать серьезные повреждения головного мозга. Вы слышали, кто такой Корсаков, Рафто? Нет? Будем надеяться, что не узнаете никогда. Потому что теперь его имя вспоминают в основном в связи с крайне болезненным синдромом, который назвали в его честь. Я не знаю, что вы отвечаете себе, когда смотритесь в зеркало и спрашиваете, не алкоголик ли вы. Но точно знаю, что в следующий раз вы зададите другой вопрос: когда я хочу умереть — сейчас или немного погодя?

Герт Рафто не сводил глаз с мальчишки в белом халате. Потом громко выругался и вышел, хлопнув дверью.

Через четыре недели он позвонил Матиасу и попросил, чтобы тот приехал его осмотреть.

— Приходите в клинику завтра утром, — ответил Матиас.

— Я не могу. Дело срочное.

— Позвоните в «скорую».

— Слушай, Лунн-Хельгесен. Я три дня провалялся в постели, не в силах пошевелиться. Ты единственный, кто сказал мне в глаза, что я алкаш. Да, я алкаш. Но я не хочу умирать. Не сейчас.

Квартира Герта Рафто воняла мусором, пустыми пивными бутылками и им самим, но не остатками еды: еды в доме не было вовсе.

— Это раствор витамина бэ-прим, — сказал Матиас, держа шприц на просвет. — Он поставит вас на ноги.

— Спасибо, — ответил Герт Рафто.

Через пять минут он заснул.

Матиас прошелся по квартире. На столе стояла фотография Рафто, обнявшего за плечи черноволосую девчонку. Над столом на стене висели снимки, видимо фотографии с мест убийства. Много фотографий. Матиас снял два снимка, сел и рассмотрел все детали. Боже, какие же халтурщики эти убийцы. Тела с колотыми и резаными ранами выглядели откровенно неаккуратно. Он открыл шкаф в поисках других фотографий, нашел рапорты, отчеты, записи, какие-то улики: дамские часики, кольца, броши. И газетные вырезки. Он их прочитал. Везде встречалось имя Герта Рафто, часто с цитатами с пресс-конференций, на которых он рассказывал, до чего преступники глупы и как он их раскусил. Потому что он конечно же раскрыл эти преступления. Все до единого.

Через шесть часов, когда Герт Рафто проснулся, Матиас все еще был у него. Он сидел у кровати с бумагами в руках.

— Скажи, — поинтересовался Матиас, — как совершить убийство и не попасться?

— Не совершать его в моем районе, — ответил Рафто и огляделся в поисках выпивки. — Если следователь хорош, у тебя по-любому никаких шансов.

— А если я хочу сделать это именно в том районе, где работает хороший следователь?

— Тогда заведи с ним дружбу, а потом убивай, — посоветовал Герт Рафто. — А потом убей и следователя.

— Замечательно! — не скрыл восхищения Матиас. — Я думаю точно так же.

В течение следующих недель Матиас часто бывал у Рафто. Он приходил просто так, и они подолгу разговаривали о болезни, образе жизни и о смерти. А еще Герт Рафто рассказывал о том, что любил больше всего в жизни: о своей дочери Катрине, которая странным образом платила ему ответной привязанностью, и маленьком домике на острове Финнёй — единственном месте, где он мог побыть наедине с собой. Но больше всего говорили о делах, раскрытых Гертом Рафто. О триумфах. Матиас подбадривал его, убеждал, что войну с алкоголизмом тоже можно выиграть, что он сумеет одержать новые победы на полицейском поприще, если заставит себя держаться подальше от бутылки.

Когда поздняя осень пришла в Берген, сделав дни еще короче, а дожди еще сильнее, план у Матиаса был готов.

Как-то днем он позвонил Лайле Осен домой.

Представился, и она молча выслушала все, что он сказал: в анализе дочери обнаружены показатели, которые с абсолютной точностью доказывают, что Бастиан Осен не является ее биологическим отцом. А ему важно взять анализ у настоящего отца. Это, конечно, может привести к тому, что и дочь, и муж узнают всю правду. Она это сознает? Матиас подождал, чтобы до нее дошло, и добавил: если она хочет сохранить тайну, то анализы можно сделать неофициально.

— Неофициально? — вяло переспросила Лайла, видимо еще не справившись с потрясением.

— Как врач, я связан определенными этическими нормами, согласно которым должен быть с больными совершенно откровенен. И с вашей дочерью тоже. Но я изучаю этот синдром и поэтому особо заинтересован проследить наследственность девочки. Если бы вы смогли вечером встретиться со мной втайне от всех…

— Хорошо, — прошептала она дрожащим голосом. — Да, пожалуйста.

— Прекрасно. Давайте встретимся у последнего выхода фуникулера, на горе Ульрикен. Там нам никто не помешает. Мы поговорим, а потом спустимся вниз. Надеюсь, вы понимаете, как я рискую, и никому не расскажете о нашей встрече. Ни одной живой душе.

— Разумеется, нет! Положитесь на меня.

Она закончила разговор, а он все еще держал трубку в руке. Прижав губы к серой пластмассе, он прошептал:

— Да как же на тебя положиться, потаскушка?