Снеговик

— На центральной станции сказали, что сигнал идет с юга. Местоположение и скорость передвижения соответствуют копенгагенскому экспрессу, который выехал из Осло в пять минут седьмого. Я говорил с полицией Хельсингборга, им нужен официальный запрос на задержание. Поезд там будет через полчаса. Что делаем?

Харри медленно кивнул, отвечая собственным мыслям. Мимо окна спланировала чайка, лишь в последний момент изменив направление полета и срезав угол над деревьями в парке. Наверное, увидела что-нибудь. Или просто передумала. Человек тоже так может. В шесть утра на вокзале в Осло.

— Харри! Она эдак до Дании доберется, если мы не…

— Попроси Хагена переговорить с Хельсингборгом. — Харри резко повернулся и схватил пиджак с вешалки.

Скарре стоял и недоуменно смотрел вслед старшему инспектору, который шел прочь по коридору широкими уверенными шагами.

Сержант Урё, дежуривший в арсенале Полицейского управления, изумленно посмотрел на взбудораженного старшего инспектора и повторил:

— ЦС? Газовые, что ли?

— Две коробки, — ответил Харри, — и упаковку патронов для револьвера.

Сержант нерешительно застыл у дверей арсенала. Этот Холе, конечно, давно не в себе, это понятно, но чтоб слезоточивый газ?..

Когда сержант Урё вернулся, Харри кашлянул:

— А Катрина Братт из убойного отдела тут что-нибудь получала?

— Девушка из бергенского управления? Только то, что положено по инструкции.

— А что у нас положено по инструкции?

— Увольняясь, оставляешь револьвер и все неиспользованные патроны. Поступаешь на работу — получаешь револьвер и две пачки патронов.

— То есть ничего серьезнее револьвера у нее сейчас нет?

Урё изумленно покачал головой.

— Спасибо, — поблагодарил Харри и сунул патроны в черную сумку рядом с зелеными цилиндрами, содержащими воняющий перцем слезоточивый газ, такой же, что был сварен Корсо и Стауттоном в 1928 году.

Сержант промолчал и, только когда Холе расписался в ведомости, пробормотал:

— Приятных выходных.

Харри, обхватив черную сумку, сидел в приемной Уллеволской больницы. Сладковато пахло спиртом, стариками и медленной смертью. Какая-то женщина из числа пациентов сидела на стуле напротив и напряженно смотрела в его сторону, будто старалась увидеть того, кого там не было, — человека, с которым когда-то была знакома, любимого, который так и не вернулся, а может быть, сына.

Харри вздохнул, посмотрел на часы и представил себе штурм поезда в Хельсингборге. Машинист получает приказ со станции остановить поезд за километр до платформы; вооруженные полицейские с собаками растягиваются цепью; тщательный обыск в коридорах, купе, туалетах. Испуганные пассажиры, сгрудившиеся у окон, смотрят на вооруженных полицейских — непривычное зрелище на фоне счастливого скандинавского пейзажа. Женщин попросят предъявить документы, и они дрожащими руками полезут в свои сумочки. Широкоплечие полицейские в нервозном ожидании — мужественные, неторопливые, затем раздраженные, а когда выяснится, что той, кого они искали, найти не удалось, — разочарованные. В конце концов, если они не дураки и не лентяи, послышатся громкие ругательства: они найдут в мыльнице одного из туалетов мобильный телефон Катрины Братт.

Перед Харри возникло улыбающееся лицо:

— Он вас ждет.

Харри отправился за клацающими сабо и энергичными бедрами в белых брюках. Она распахнула перед ним дверь:

— Только недолго, пожалуйста. Ему нужен отдых.

Столе Эуне лежал в отдельной палате. Его обычно розовощекое круглое лицо было таким опухшим и бледным, что почти сливалось с подушкой. Тонкие, как у ребенка, волосы упали на лоб. Лбу, впрочем, было уже шестьдесят лет. И если бы не взгляд — острый и быстрый, Харри подумал бы, что перед ним труп лучшего психолога убойного отдела и его, Харри, личного врачевателя души.

— Боже милостивый, Харри, — удивился Столе Эуне. — Ты прямо скелет. Болеешь, что ли?

Харри пришлось улыбнуться. Эуне, скорчив гримасу, сел на постели.

— Извини, что раньше не пришел проведать. — Харри шумно придвинул стул к кровати. — Я, понимаешь… больницы эти… Даже не знаю…

— Больница будит твои детские воспоминания о матери, все нормально.

Харри кивнул и опустил взгляд на руки:

— Как тут с тобой обращаются?

— Такие вопросы задают, когда приходят проведать человека в тюрьме, а не в больнице.

Харри кивнул.

Столе Эуне вздохнул:

— Я знаю тебя слишком хорошо, Харри, и понимаю, что это не визит вежливости. Тебя явно что-то беспокоит. Давай говори.

— Да ладно. Я же вижу: ты не в форме.

— Форма — понятие относительное. В некотором отношении я в отличной боевой форме. Ты бы видел меня вчера. То есть как раз вчера был шанс, что ты не увидишь меня вовсе.

Харри улыбнулся, не поднимая глаз от рук.

— Речь о Снеговике? — спросил Эуне.

Харри опять кивнул.

— Наконец-то, — сказал Эуне. — Я тут умираю со скуки. Рассказывай.