Снег Энцелада

Луценко притормозил на повороте, я неосторожно поглядел в окно и увидел, что на меня из-под деревьев смотрит пыльный осел, обычный такой, с неприкаянными ушами. А у блондинки уши, кажется, нормальные. Не особо видно за волосами, но я больше чем уверен, если бы у ней были крупные уши, я бы несомненно заметил их через волосы. У приличных девушек всегда умеренные уши. Могу поспорить, моя блондинка никогда не полезла бы в дольмен, не стала бы испытывать прочность истории ушами. Кстати, лично я полагаю, что дольмен — это ловушка вроде мышеловки. Раньше в горах водились какие-нибудь животные, типа лам или альпак, длинношеие, или, может, карликовые верблюды. Первобытные люди забрасывали внутрь дольмена приманку — сено или древний силос, эти ламы чуяли, засовывали башку в дырку и застревали. В день так можно было штук пять наловить. Сколько тысяч лет прошло, а работает. Умели раньше делать. В женщине уши — весьма важная часть, с этим глупо спорить, в Черногории, кстати, с ушами засада…

— …Вон, видишь, та, что справа!

Я очнулся. Голова гудела. Давление, что ли.

— Ты что, спишь? — усмехнулся Луценко. — Витя, очнись, тебе в отпуск пора сходить, а то скоро на ходу дрыхнуть станешь. Приехали! Последний рывок!

Действительно, оказалось, что мы приехали. Машина припарковалась возле зала для конференций, на ступенях топтались участницы, справа стояла довольно рослая девушка с отставленными ушами и сигаретой в пальцах.

— Еле вытащили, — Луценко указал на рослую.

— Бывает, — согласился я.

— Думаю, теперь она хочет отдать нам долг за спасение, — предположил Луценко. — И подружка у нее вроде есть. Не застревала, но тоже ничего. Ты как?

— Пока воздержусь, — ответил я.

Зачем мне застрявшая, у меня есть блондинка.

— Как хочешь…

Мы отправились искать Милицу Сергеевну и встретили ее возле гардероба. Луценко стал обсуждать что-то по технической части, а я проследовал в зал, но дошел только до Уланова. Поэт установил возле лестницы на галерею раскладной столик, устроился за ним на раскладном стульчике, продавал свои раскладные книги и ставил затейливые автографы желающим.

Мы поздоровались. Обычно Уланов мне приятен, как приятны все неудачники, но сегодня почему-то чувствовалось иначе. Сегодня он надел дурацкий оранжевый цилиндр и оранжевый с крупной искрой сюртук, это мне сразу не понравилось. Возможно, потому, что от Уланова густо несло застарелым табаком, человек же в оранжевом должен пахнуть по крайней мере мятой. Лучше апельсинами. В целом же Уланов был непривычно взволнован, с ходу подарил сборник стихов с дарственной подписью и сочувственно спросил:

— Поедешь в Керчь? Где-то через месяц?

— Зачем?

— Там фестиваль аниматоров. У меня есть знакомый…

Уланов трогательно мечтает, чтобы по его стихам сделали мультфильм.

— Нет, — сказал я.

Поеду в Черногорию. С блондинкой с ушами, буду там кусать ее за эти застенчивые уши.

— Понятно, — вздохнул Уланов. — Слушай, Витя, а у тебя на Европу выходов нет случайно? Ну, типа по старой памяти, а?

Рядом с ногами Уланова стояла собачья переноска, в которой отчаянно жужжало.

— Зачем тебе?

Переноска периодически вздрагивала, заведующие, не знакомые с Улановым, поглядывали на это испуганно.

— Ну так, мало ли… Понимаешь, у меня тут мысли…

Уланов наивно мечтает покорить Европу. И его вроде как издают в Финляндии, но Уланову этого мало, он хочет премию Андерсена.

— Понимаешь, Витя, они там все смотрят на меня как на…

Уланов замолчал, мимо презрительно прошествовала давешняя долгорукая блюстительница.

— Ладно, — сказал я. — Попробуем что-нибудь придумать. Но ты должен…

Я посмотрел долгорукой вслед.

— Да не, Вить, не переживай, — успокоил Уланов. — Я давно привык.

Он поморщился.

— Знаешь, хочется…

— Слушай, мне идти, — я махнул в сторону зала. — Давай вечером, хорошо?

Я поспешил в зал, сел в третьем ряду с краю, отсюда отличный обзор. Голова ощущалась подозрительно легкой.

Заведующие прибывали, входя в зал поодиночке и группами, рассаживались. Долгорукая уже заняла место и сидела гордо и вызывающе. Ненавижу таких, ладно бы за правду боролась, так ведь обычная дура.

Зазвучал гимн, сочиненный Улановым. Насколько я знал, гимн снискал популярность в профессиональной среде, а строки «пройдя по кручам жизненных дорог, всегда вернусь в свой детский сад родимый» были размещаемы на благодарственных грамотах и выкованы на памятных медалях. Я сидел, размышляя о том, что мне, пожалуй, будет этого не хватать. Зональных соревнований «Фидер России», ярмарок «Рабочая одежда и обувь», олимпиады имени Мичурина, симпозиумов «Урбанистика и урбанисты», региональных этапов конвенции «Ножи и топоры», гастро-фестов «Вепрево колено», «Лукоморье» и «Змеевик». Вряд ли в Черногории такое есть, ну разве что какой пресный праздник брынзы, день первой пырленки и вечеринка вяленых помидоров. Но зато там много других плюсов. И если после сезона хватит денег открыть зал, то…

Мои грезы прервал Луценко, он уселся рядом, неучтиво почесал подбородок и сообщил:

— И все равно ты, Витя, паршиво выглядишь. Все в порядке?

— Да, — ответил я. — Немного угорел, душно…