Снег

– Вечером, в темноте, мы только женщины, – сказала Ипек. – Ты узнал город. Иди в чайные «Айдеде»[59] и «Нурол» на проспекте Халит-паши, куда ходят студенты-исламисты из училища имамов-хатибов. Там, конечно, сейчас кишит полиция, но они тоже сплетники: если с Ладживертом случилось что-то плохое, ты узнаешь об этом.

Кадифе вытащила носовой платок и собиралась вытереть нос. Ка решил, что она расплачется.

– Принеси нам новости от Ладживерта, – сказала Ипек. – Если мы задержимся, отец будет за нас волноваться. Он также ждет тебя на ужин.

– Посмотрите и в чайных в квартале Байрам-паши! – сказала Кадифе, вставая.

В беспокойстве и грусти девушек было что-то такое хрупкое, такое привлекательное, что Ка прошел с ними полпути из кондитерской до отеля «Кар-палас», потому что не мог расстаться с ними. Ка привязывал к ним не только страх, что он может потерять Ипек, но и загадочное чувство общей вины (они все вместе делали что-то втайне от их отца). Ему представилось, что когда-нибудь они поедут с Ипек во Франкфурт, что приедет и Кадифе, что они все втроем пойдут по Берлинскому проспекту, заходя в кофейни и глядя на витрины.

Он совсем не верил в то, что сможет выполнить данное ему задание. Чайная «Айдеде», которую он нашел без труда, была такой заурядной и скучной, что Ка, почти забыв, для чего пришел сюда, какое-то время в одиночестве смотрел телевизор. Вокруг было несколько юношей студенческого возраста, но, несмотря на его усилия завязать беседу (он заговорил о футбольном матче, шедшем по телевизору), никто к нему не подошел. А Ка между тем сразу приготовил пачку сигарет, чтобы угостить их, и положил на стол зажигалку, чтобы кто-нибудь попросил разрешения воспользоваться ею. Поняв, что не сможет ничего узнать и от косоглазого продавца, он вышел и пошел в находившуюся неподалеку чайную «Нурол». Здесь он увидел несколько юношей, смотревших тот же футбольный матч. Если бы он не заметил газетные вырезки на стенах и таблицу встреч «Карсспора» за этот год, он не смог бы вспомнить, что вчера разговаривал здесь с Неджипом о существовании Аллаха и о смысле мира. Он увидел, что рядом со стихотворением, которое он читал вчера вечером, другой поэт повесил другое, в подражание первому, и начал переписывать его в свою тетрадь:

Ясно: мама из рая не выйдет, нас не сможет обнять,
И отец наш не перестанет никогда ее избивать,
Все равно будет сердце теплеть, а душа – оживать.
Потому что это судьба: утопая в дерьме, будем Карс мы
                                                   как рай вспоминать.

– Ты пишешь стихи? – спросил мальчик-продавец, стоявший напротив.

– Молодец, – сказал Ка. – Ты умеешь читать вверх ногами?

– Нет, братец, я и нормально читать не умею. Я бросил школу. А потом я уже вырос, грамоте так и не смог научиться, а теперь уже поздно.

– Кто написал это новое стихотворение на стене?

– Те парни, которые приходят сюда, поэты.

– Почему их нет сегодня?

– Вчера их всех забрали солдаты. Остальные – кто в тюрьме, кто спрятался. Спроси вот у этих, они полицейские в штатском, они знают.

Там, куда он показывал, сидели два юноши, бурно разговаривавшие о футболе, но Ка не стал подходить к ним и что-то спрашивать, а сразу вышел из чайной.

Ему приятно было увидеть, что снег начался вновь. Он вовсе не верил, что найдет след Ладживерта в чайных квартала Байрам-паши. Сейчас вместе с грустью, которую он чувствовал в тот вечер, когда приехал в Карс, он ощущал внутри себя и счастье. Ожидая, что придет новое стихотворение, он медленно, словно во сне, прошел мимо уродливых и бедных бетонных зданий, мимо заснеженных парковок, мимо обледенелых витрин чайных, парикмахерских и бакалей, мимо дворов, в которых со времен русских лаяло несколько собак, мимо магазинчиков, где продавались запчасти для тракторов и все необходимое для телег, мимо сырных лавок. Он чувствовал, что все, что он сейчас видит: предвыборные плакаты партии «Отечество», маленькие окна с плотно задернутыми занавесками, реклама «Появилась вакцина от японского гриппа», повешенная много месяцев назад в заледеневшую витрину аптеки «Билим»», и отпечатанные на желтой бумаге призывы против самоубийств, – он не забудет до конца своей жизни. В нем с такой силой поднялась эта невероятная ясность восприятия всех подробностей момента, который он переживал, чувство, что «в этот миг все связано между собой, и он сам – неотделимая часть этого глубокого и прекрасного мира», что он, думая, что подступает новое стихотворение, вошел в какую-то чайную на проспекте Ататюрка. Но стихотворение к нему так и не пришло.

33 Безбожник в Карсе

Страх быть убитым