Снаряд инженера Попова

— Она между страницами запала, — пояснил Гурьянов. — Я извлек, посмотрел, вижу — из «радиопрограммы».

— Но тут же всего несколько печатных знаков сохранилось! — вставил Гагарин.

Гурьянов укоризненно покачал головой.

— Да разве в других газетах такие буквы? Взял я комплект «Радиопрограммы», поискал на сгибах такое сочетание букв и нашел в номере за девятое сентября.

— Но все-таки человек мог использовать давно купленное лезвие и уже старую газету, — осторожно возразил Славинский.

— Газета была совершенно новой, — Гурьянов протянул генералу лупу. — Извольте-ка посмотреть на полоску. Она совершенно не стерта, а ведь на сгибе газета чрезвычайно быстро стирается. И еще одно обстоятельство важно! Числа совпадают: лезвия поступили в продажу девятого и газета за девятое.

— А ведь мы легко можем проверить гипотезу Антона Николаевича! — воскликнул Гагарин. — Аркадий Степанович, у тебя же есть список тех, кто пользовался журналом. Если в этот день журнал брали, значит прав Антон Николаевич.

Гурьянов что-то недовольно пробурчал. Ему не понравилось слово «гипотеза» — он считал, что в своих выводах всегда был абсолютно точен.

Славинский открыл папку и нашел листок со списком. В длинной колонке цифр, ближе к концу, стояло — девятое сентября. А рядом две фамилии: Ваграмов и Хромов.

Гагарин встал, молча пожал руку Антону Николаевичу.

— Начало, кажется, положено: будем продолжать поиски и в этом направлении.

Глава 5

Случилось то, чего Строев ожидал меньше всего. В лагерь археологов приехал Александр Павлович Бурцев. Утром, когда Строев после купанья лежал на берегу, за его спиной вдруг раздался шутливый голос «Дон-Кихота»:

— Э, вот он где устроился! А я ехал в Тбилиси автобусом, дай, думаю, навещу будущего зятя, посмотрю, как он тут себя ведет…

Строев быстро вскочил на ноги, невольно подумал: «Хорошо, что Ниночка, как обычно, рядом не вертится».

Опережая Бурцева, к Строеву, повизгивая от радости, бежал Термо. Кстати сказать, пес и был главной причиной, заставившей Бурцева отклониться от маршрута. После того, как Строев побывал у Бурцева, Термоэлектричество вдруг заскучал и целыми днями скулил, не давая старику работать. Оставлять его одного в Москве было невозможно, а везти в Тбилиси, где Бурцев намеревался серьезно поработать, не хотелось. Старик рассчитывал «забыть» собаку у Строева и ужасно боялся, чтобы его хитрость не была разоблачена.

Строев тоже чувствовал себя крайне неловко. Как объяснить Бурцеву, почему он находится в лагере в качестве «журналиста»? И когда старик робко намекнул, что не прочь оставить собаку здесь, и сейчас же уехать, Строев обрадовался и вызвался провожать Бурцева до станции.

Ржевский охотно дал свой «Москвич», и через полчаса машина, пофыркивая, карабкалась по холмистой проселочной дороге. За рулем сидел Гаришвили, научный сотрудник экспедиции. Бурцев поглядывал по сторонам и непрерывно задавал вопросы. Деревья почти вплотную подступали к дороге, и их кроны смыкались, образуя нечто вроде зеленого коридора. Для Строева и Бурцева, коренных москвичей, все было ново и интересно. Но Гаришвили не обращал никакого внимания на то, что не имело отношения к истории и археологии. Совсем еще молодой человек, он старался казаться серьезным и вдумчивым. Во всем этом чувствовалось явное подражание Ржевскому.

Дорога вынырнула из зеленого коридора, свернула направо к морю.

— Местная достопримечательность, — лекторским тоном объявил Гаришвили. — Вот на той горке — развалины старинного замка.

— А что, если подняться наверх, — неожиданно предложил Бурцев.

— Если хотите подняться наверх, машину придется оставить здесь, — предупредил Гаришвили.

— А море оттуда видно? — поинтересовался Бурцев.

— Видно, конечно, видно, — скороговоркой ответил археолог. — А самое главное, это место связано с очень красивой легендой. Вам, как художнику, будет интересно.

Бурцев умоляюще посмотрел на Строева.

— Что ж, давайте взберемся, — неохотно заключил Строев.

Когда порядком уставшие, они добрались до вершины, Строев увидел, что от развалин действительно осталась только полуразрушенная и заросшая мхом стена. Но вид, который отсюда открывался, был так великолепен, что усталость как рукой сняло. Море, позолоченное заходящим солнцем, было величественно красивым и казалось нарисованным. Строев и Гаришвили уселись на камень и молча смотрели вниз. Бурцев, обнаружив неожиданное равнодушие к морю, достал этюдник и принялся рисовать развалины замка.

— Чертовски хорошо! — нарушил молчание Строев и протянул археологу портсигар.

Гаришвили ничего не ответил, но по его восхищенному лицу Строев видел, что напускная серьезность исчезла бесследно.

— Вы хотели рассказать нам легенду… — напомнил он археологу.

Гаришвили с трудом отвел взгляд от моря.

— Да, расскажу. Знаете, Георгий Владимирович, это очень старая легенда. Мне много раз приходилось слышать ее. Но лучше всего рассказывал ее Леонид Миронович Серебряков. Я ведь был с ним вместе, в той, последней экспедиции.

Строев отбросил папиросу, приготовился слушать.