Я мельком увидел, как выглянул из блиндажа майор Огурцов и нырнул обратно. Странный он был человек: даже спал, не снимая с головы стальной каски. Бойцы его не любили, считали трусом. Комбату явно не хотелось встречаться со мной. По приказу командира полка мне из-за ранения был в категорической форме запрещен доступ к траншее переднего края. Но в данном случае, когда взводу бойцов угрожала гибель от немецких снайперов, майор делал вид, что меня не замечает.
Когда мы вошли в траншею, нас догнал связной командира батальона и передал Зине приказ:
– Строева, срочно к комбату!
– Подожди, Иосиф, я сейчас.
Я присел на пенек. Мне вспомнилась рота Круглова, которую мы покинули с такой неохотой. Вспомнился майор Чистяков с его скупой улыбкой. Стало грустно…
Часто и глубоко дыша, ко мне подбежала Строева. Ее красивое лицо, раскрасневшись от быстрого бега, выражало твердую и какую-то злую решимость.
– Зачем тебя вызывал комбат?
– За неподчинение посулил штрафную – вот зачем.
Я посоветовал Зине вернуться.
– Никогда! Ты что, не понимаешь? Я снайпер и им останусь. Для этого и пошла на фронт…
Я уже успел изучить характер Зины. Строева не всегда бывала одинаковой. Иногда часами ходила задумчивая, молчаливая, а то начинала смеяться, шутить, петь, плясать. Нередко она часами просиживала, не поднимая глаз и не шевеля бровью, – и эта молчаливость сменялась каким-то бесшабашным настроением. Я любил видеть ее такой, когда в ней просыпалась настоящая русская удаль. Бывало, подойдет вплотную, прищурит глаза да так улыбнется, что кровь в жилах закипит. А только захочешь обнять ее – ускользнет, да еще пальцем погрозит… И вот снова рядом со мной стоит девушка, русский снайпер, строгий, отважный боец, готовый вступить в опасный поединок с врагом. За последний месяц мы как-то душевно сблизились. Я вспомнил, как однажды утром, когда мы приводили в порядок жилье, к нам в блиндаж пришла Зина. Она взяла меня за руку: «Осип, я была в Ленинграде, зашла к твоему сыну. Он очень хороший мальчик, и как обрадовался мне! – Она стояла рядом со мной, не поднимая глаз. – Ты знаешь, Володя принял меня за свою мать. Забрался ко мне на колени, обнял за шею и стал целовать: «Мама, ты теперь будешь ко мне приходить?» И я не могла отказать ему. А когда собралась уходить, Володя сказал: «Мамочка, принеси мне сахару». И я обещала…»
С этого дня Строева старалась как можно больше быть одна. При встрече со мной она опускала голову и стояла молча. Однажды утром, когда я зашел в снайперский окоп, там уже была Зина. Сидя у перископа, она распускала большую шерстяную варежку и вязала маленькие детские носочки. Каждую свободную минуту она что-нибудь мастерила Володе…
Прежде чем добраться до своего снайперского гнезда, нам пришлось проползти незамеченными по открытому месту метров сто пятьдесят. У западной стены разрушенного дома торчали к небу изогнутые взрывной волной железные балки, на которых и было устроено наше снайперское гнездо. Мы знали, что этот объект находится под непрерывным наблюдением противника. Если немцам удавалось заметить наше движение не только в развалинах дома, но даже вблизи его, они тут же начинали бросать мины, а иногда вызывали и артиллерийский огонь.
Я влез в гнездо первым, прикрыл амбразуру плащ-палаткой и до половины открыл стрелковую бойницу, затем подал руку Строевой. Зина быстро установила перископ, и мы тщательно осмотрели каждую складку местности: лощинку, бугорок, даже прутик, брошенный немцами на бруствер траншеи.
– Где же они? Ничего не видать. Откуда же они стреляют? – ворочаясь с боку на бок, проговорила Зина.
– Не спеши, скоро их не найдешь. Ведь сама знаешь, какие они дотошные, все делают без лишнего риска. Будем искать.
– Но в данном случае им без риска не обойтись, – усмехнулась Зина. – Они прекрасно знают, что безнаказанно стрелять в спины ползущих по дну траншеи русских долго не придется, встреча с нашими снайперами неизбежна.
Нейтральная зона казалась нам голой, как степная дорога. Висевшее над землей знойное марево мешало видеть на дальнее расстояние. Строева, повернувшись на спину, приподняла левую, а затем правую руку, пошевелила онемевшими пальцами и, морща лицо от боли, сказала:
– Отсюда нам их не найти.
– А ты еще раз поищи место, с которого они только и могут увидеть дно нашей траншеи на повороте. Не видя дна траншеи, немцы не могли бы убить наших.
Зина бросила на меня быстрый взгляд и припала к окуляру перископа. Затем аккуратно подобрала под себя ноги и притихла.
– Иосиф, посмотри на березку вблизи их траншеи, с теневой стороны. Не немцы ли это лежат?
Много раз я видел эту березу, вырванную с корнями из земли взрывной волной. Под лучами солнца ее корни высохли и шевелились на ветру, будто ища в воздухе опору. Но не успел я как следует осмотреть березу, как над нами с пронзительным скрежетом один за другим пронеслись несколько снарядов; к небу взвились столбы черного дыма и земли, закрыв от наших глаз расположение противника. Это наши артиллеристы пришли на выручку пехотинцам.