Снайпер Великой Отечественной

Пленного увели в штаб полка, мы разошлись по огневым точкам и приготовились к отражению атаки. Ровно в 10.00 враг начал артиллерийскую подготовку. Она велась с какой-то особенной силой. Воспользовавшись сильным огнем своей артиллерии, вражеская пехота подползла к нашим траншеям на расстояние трехсот метров. Разрывные пули немецких автоматов врезались в бруствер наших траншей и рвались, осыпая нас мелкими осколками.

Здесь впервые я наблюдал то устрашающее действие, которое оказывали разрывные пули на многих бойцов. Орлов долго обшаривал свои карманы, сумку – что-то искал. Потом он подбежал к красноармейцу Изотову и попросил его дать ручную гранату. Изотов посмотрел на него и покачал головой, но Орлов настойчиво просил:

– Дай мне только одну гранату, больше не надо!

– Нет, оружие – это не закрутка табаку. Ищи в нишах.

Орлов подошел к командиру взвода Викторову и опять попросил гранату. Викторов удивленно посмотрел на растерянное лицо красноармейца:

– Ты что, рехнулся? Да у тебя их пять штук болтается на ремне!

Орлов опустил руку на гранаты и облегченно вздохнул. Да, растерялся товарищ! Однако он тут же отстегнул «лимонку»[16] и, прижавшись к стенке траншеи, приготовился к бою.

К исходу третьего дня непрерывного боя противнику удалось оттеснить наши войска к городу Ропше. Завязались уличные бои. С наступлением ночи наш сильно поредевший 105-й стрелковый полк был выведен с передовых позиций на отдых и пополнение. Мы шли через Ропшу. Город был неузнаваем: улицы завалены кирпичом, обгорелые трубы возвышались над пепелищами сожженных домов, вокруг бродили исхудавшие собаки. Поломанные осколками бомб и снарядов сучья тополей и лип качались на ветру. Город опустел, мирные жители ушли в Ленинград.

На северной окраине города Ропши, возле пруда, я увидел сидящего с удочкой сутулого седого человека в старенькой стеганке. Мы на минуту задержались возле рыбака. В оцинкованном ведре, наполненном до половины водой, плавали три довольно крупных зеркальных карпа. Покусывая губы, старик с умными глазами, в которых застыли боль и скорбь, смотрел на наше грязное обмундирование, разбитую обувь.

– Возьмите себе, товарищи, эту рыбу, хорошая уха получится. В Ленинграде такой теперь нет, а я до вашего возвращения еще себе изловлю, их тут много водится.

Но взявший из ведра бьющего хвостом карпа красноармеец пустил его в воду, а сам, наклонив голову, пошел к дороге. Слова рыбака: «В Ленинграде такой теперь нет» – били прямо в сердце бойца. Мы все еще отступали…

Когда начало светать, мы прошли в сторону от дороги, переправились через речку Шингарку и остановились на отдых в лесу вблизи селения Порожки. Трудно было поверить тишине, которая окружила нас. Лес еще сохранял ночную прохладу в этот утренний час, опьянял запахом хвои и смолы. Бойцы бросались на траву и сразу же засыпали. Где-то недалеко на опушке леса играла гармошка и громко пели песню женские голоса. Разобрать слова было трудно, но по мотиву мы снова узнали «Вставай, страна огромная». Ульянов и я расположились вблизи командного пункта роты, но уснуть не успели. К нам подошел сержант Акимов. Ульянов спросил его:

– Ты где пропадал?

Акимов лег с нами на траву, заложил руки за голову и долго лежал молча.

– Сеня, ты чего такой хмурый? – допытывался Ульянов.

– Будешь хмурый…

Акимов вдруг засмеялся:

– Слышите песню? Вот я там побывал. Думал, малинник, а оказалась крапива. Эх и попало же мне от наших ленинградок! Они копают там новые рубежи. Когда я подошел к ним, девушки собрались на опушке завтракать. Пригласили меня, конечно, поесть. Ну, я согласился, достал хлеб, банку консервов, стал их угощать. Вот тут-то и началось!.. Ох и крепко же они на нас злятся, что мы плохо воюем. Мол: «Мы, женщины, не боимся вражеских самолетов, они нас бомбят и обстреливают из пулеметов, а мы, значит, не прекращаем работы. Роем траншеи, строим доты и дзоты для вас, а вы бежите очертя голову, да куда бежите? В Ленинград!» И давай, и давай меня со всех сторон чесать и колошматить…

– Ну а ты что? – хмуро спросил Ульянов.

– Как «что»? Рта открыть не давали, а ты спрашиваешь, что я им ответил…

Решающее сражение

С восходом солнца Ульянов и я брились возле лесного ручейка. Мы брились тщательно, первый раз после тяжелого боя за Ропшу. У подножия бородатых елей сидели и лежали на траве вновь прибывшие на фронт красноармейцы. Они тихо разговаривали между собой, угощали друг друга еще домашней едой, прислушиваясь к каждому звуку в лесу.

Дядя Вася только что закончил чистить пулемет и подошел к новобранцам.

– Наш комроты любит, чтобы оружие всегда было в исправности, – послышался его ровный, спокойный бас. – Он лично все осмотрит, проверит, расставит наши силы так, что куда ни сунет фашист морду, будет битым. Да еще и резерв при себе имеет. Не такой, конечно, как у больших командиров – не дивизию или две, а всего-навсего три ручных и один станковый пулемет. В тяжелую минуту боя это большая подмога!

Василий Ершов оглядел своих слушателей, вытер лицо, замасленные руки, закурил.