Снайпер

Саша сообразил это в последний момент.

— Атас, Вася! За мной!

Пригнувшись, они пробежали несколько десятков метров, а потом пустились бежать уже во всю мощь молодых ног и здоровых легких. Позади, у моста и вдоль берега, слышались крики и стрельба. Но, к счастью, они не приближались, и бойцы, выбрав заросли погуще, заползли в них, и свалились в изнеможении: сердце было готово выскочить из грудной клетки, а кровь так била в голову, что в глазах появился легкий туман.

Через пару часов захотелось пить и есть, но друзья (теперь уже), не решились никуда двинуться, и остались ночевать, не сходя с места.

* * *

Звучит банально, но Сашу разбудило пение птиц. Василий продолжал спать, но неспокойно, тревожно, издавая какие-то непонятные звуки и дергая ногами. Снайпер толкнул его в бок; тот сразу испуганно вскочил:

— Где я?!

— В лесу, друг мой, в кустах.

— А почему?

— Ты что, очумел, осел?

Более привычная форма обращения привела молодого солдата в чувство, и он с немым ожиданием уставился Саше в глаза. А тот понимал, что Рабинович ему не советчик, и придется выпутываться самому.

«Что делать? Идти на дорогу и тормознуть транспорт?.. И куда я доеду? До Хасавюрта?.. Это вряд ли; наверняка посты уже стоят по всей дороге, остановят, и пришьют захват транспортного средства. Оно мне надо?.. Нет! И даже если доеду до города — то куда дальше? Оружие бросить?.. А последствия? Мне вообще до дембеля меньше месяца осталось — мне в истории влипать нельзя! Доехать до аэродрома — опять же посты; пешком далеко, да и схватить все равно могут… Ну куда?! Наверное, надо двигать обратно на блокпост; посмотреть, что там творится, да и сказать, что в кустах от нохчей прятались: ничего не видели, ничего не слышали. Про стрельбу молчок: за тех гражданских, что я положил, могут наложить так, что и не унесу… Или, не дай Бог, в местную ментовку сдадут: там меня и прирежут благополучно — хрен с ними, с наградами и славой — я домой хочу!».

Закончив обдумывание, Саша кивнул молодому, и они выползли из куста, встали, отряхнулись, и отправились обратно; причем Вася с такой преданностью смотрел на Сашу, что тому даже стало на краткий миг неловко. От этой неловкости он хотел наорать на попутчика, но сдержался; перед такой ответственной задачей не стоило нервировать молодого солдата: ляпнет что-нибудь не во время, и все — Аспирин у пса.

Шли они довольно долго. Саша даже удивился: прошлым днем они одолели это расстояние значительно быстрее — помог адреналин. Но, может быть, сказывалось отсутствие питания и воды. За время службы Саша лишних жиров не нажил, и любое недоедание легко выбивало его из того состояния равновесия между сытостью и голодом, которое дается только после долгих и мучительных месяцев службы. Рабинович вообще уже хотел привала, но это в Сашины планы не входило, и ему пришлось даже пару раз отвесить Васе пинка, отчего тот сильно расстроился, зато отказался от мыслей по поводу отдыха. Благодаря суровым мерам, снайпер и его спутник все же достигли конечной точки своего путешествия без остановок.

— Стоп! — прошептал Саша, — Вася, отдыхай!

Тот беззвучно, но с большим наслаждением рухнул на траву. А снайпер осторожно подполз к своей вчерашней позиции, но только взял несколько в сторону, боялся, что за отрытым им вчера окопом наблюдают. И опасения его оказались небеспочвенны.

На мосту шло срочное укрепление огневых точек; сам же пост строился основательно, из бетонных стен, с амбразурами и мешками. Саша мог разглядеть даже танк, стоящий на обочине, и еще много суетящихся людей.

«А раньше не могли блокпост нормальный сделать, уроды. Борьке теперь уже все равно, например», — подумал снайпер, и эта случайная вроде бы мысль обожгла его, как кипяток. Ведь Борис был последним человеком, который знал слишком много о заветном кейсе мертвого араба. Теперь последний свидетель исчез. Саша почти насильно вновь заставил себя переключить внимание на мост.

Оценив доступные его взору и слуху детали, Саша счел, что на мосту ОМОН. Но чей, естественно, сказать никак не мог; единственное — ОМОН из российского города: не было слышно не одного гортанного наречия, как если бы омоновцы приехали откуда-то из Дагестана.

«Что ж, пора сдаваться!» — счел снайпер, посчитав, что потратил достаточно времени на изучение обстановки. Настоятельно требовал капитуляции и пустой желудок, и пересохшее горло. Саша прополз обратно, привел в чувство спутника, и начал объяснять порядок действий:

— Ты, главное, молчи. Говори «да», если я тебе кивну, сам не выступай. Короче, легенда такая: мы ловили рыбу, напали нохчи, мы испугались и бросились бежать; переночевали в кустах и вернулись. Все!

— А почему нельзя сказать правду: ты же герой! Настоящий герой!

— Ты гражданских вчерашних помнишь?

— Ну?

— Сколько я пристрелил?

— Четверых, кажется.

— За них знаешь, что снами сделают?! А у меня дембель на носу, понял! Поэтому говори то, что я тебе сказал, и ничего больше.

— А если спросят, кто нохчей уделал?

— Мы сбежали и ничего не видели!

— А винтовку ты бросишь?

— Нет, конечно: оружие не бросают!