Смысл жизни

Линия фронта была близко, и он мог легко попасть в руки немцев. Покрытая мраком земля вырисовывалась все отчетливее. Теперь он уже различал пригорки, скудную растительность на них и видневшийся вдали лес. Вот он уже на земле. Быстро поднялся, спрятал парашют, проверил пистолет и зашагал на восток…

* * *

После полудня артиллерийская стрельба утихла, и Ванда украдкой пробралась на картофельное поле, тянувшееся до самого леса. В последнее время она часто приходила сюда копать тайком картошку. Поставив корзину, боязливо оглянулась вокруг и начала быстро разгребать мотыгой землю. Каждую минуту поднимала голову и прислушивалась. Временами ей казалось, что кто-то следит за ней. Ей не терпелось уйти отсюда как можно скорее, но в корзине было еще слишком мало картошки. Вдруг она вздрогнула и застыла в напряженном ожидании. Со стороны леса послышался подозрительный шорох. Она долго всматривалась между деревьями, но ничего особенного не заметила. Взялась опять за мотыгу, но снова отчетливо услышала шорох и чей-то тихий шепот. Сердце заколотилось у нее в груди, а от страха сдавило горло. Она бросила мотыгу, схватила корзину и только собралась бежать, как из густых зарослей орешника показался незнакомец. Приложив палец к губам, он дал ей понять жестами, чтобы она подошла к нему. Ванда от страха боялась двинуться с места. Постепенно до ее сознания дошло, что это не немец, поскольку форма на нем была другая. Она преодолела страх и подошла к нему.

— Здравствуйте, я — русский, — тихо произнес мужчина. — А вы полька?

Она кивнула головой, не в состоянии вымолвить ни слова.

— Не бойтесь. Я только хочу кое о чем вас спросить, — старался он успокоить ее. Он видел, что она побледнела и что у нее дрожат от волнения руки.

Ванда теперь уже с любопытством смотрела на незнакомца, страх постепенно исчезал. Она украдкой поглядывала на его смуглое лицо с большими голубыми глазами. В руках он держал шлем. Она смотрела на него смущенно и в то же время с интересом. Он заметил ее смущение и украдкой бросаемые взгляды.

— Я — друг, — сказал он. — Немцы здесь есть?

Она снова кивнула головой.

— Где? Много?

— Везде… — выдавила она наконец из себя и показала рукой вокруг.

— Какая это деревня?

— Вулька.

— А фронт далеко?

— Кругом стреляют. Наверное, близко, — пожала она плечами. — Утром было много немцев. Они кого-то искали… — добавила она тише и взглянула на него.

— Немцы? А кого именно они искали?

— Каких-то летчиков, парашютистов. А вы… летчик?.. — спросила она.

— Да.

— Летчик… — Она опять испугалась. — И что же теперь вы будете делать?

— Не знаю, помогите…

Со стороны деревни донесся шум мотора автомашины. Летчик на всякий случай спрятался в кустах орешника. Ванда присела на траву и некоторое время испуганно прислушивалась к подозрительным звукам.

— Слушайте! — сказала она спустя минуту. — Я заберу картошку и пойду домой. Вы, наверное, хотите есть?

Летчик кивнул головой.

— Я вам сварю немного картошки. Ночью нельзя, могут увидеть дым из трубы, — говорила она шепотом, не глядя на летчика. Тот лежал на траве, подперев руками голову, и, не отрываясь, смотрел на нее.

— Спрячьтесь в лесу… А ночью я приду. Ждите меня здесь. Хорошо?

Он кивнул головой.

— И разузнаю о немцах…

— Я — Сергей, а ты?

— Ванда, — шепнула она, покрываясь румянцем, и опустила глаза.

— Ты придешь… Ванда?

— Да… — едва шевельнулись ее губы.

Он взял ее за руку и спросил совсем другим тоном:

— Правда?

Она быстро взглянула на него из-под длинных ресниц, покраснела еще больше, отдернула руку и встала.

Сергей продолжал лежать на траве и смотрел на Ванду. Он видел ее длинные загорелые босые ноги, упругую грудь и красивое, совсем юное лицо, толстую черную косу.

— Я пошла, — сказала она. — Жди меня здесь. Я приду… Обязательно приду…

Сергей смотрел, как Ванда копала картошку, а затем скрылась за пригорком. После этого он вернулся в лес…

* * *

Опустилась ранняя октябрьская ночь. Время от времени тишину нарушала артиллерийская канонада, доносившаяся с востока, где проходил фронт.

Они сидели в густом орешнике.

— Наелся? — спросила Ванда, когда Сергей отодвинул от себя корзинку с картошкой и хлебом.

— Спасибо, наелся.

— Больше в доме ничего нет.

— Немцы все забрали? — спросил он.

— Да. Когда взяли отца… — добавила она тихо.

— Ванда… Ванда, — шептал он, взяв ее ладонь в свои руки. — Ты здесь все время живешь?

— Нет, недавно. До войны я училась в гимназии в Сувалках. Оставался год до выпускных экзаменов… А здесь жили отец и брат. Мать давно умерла. Остались вдвоем со старой теткой.

Сергей нежно гладил ее руку. Она чувствовала тепло его прикосновения и учащенное биение сердца, не отняла руки и не сопротивлялась его ласке. Они снова умолкли на некоторое время, прислушиваясь к ночной тишине, наконец Сергей спросил:

— А где твой брат?

— Погиб в Августовской пуще… Он был партизаном… Отца забрали в концлагерь… Может, он еще вернется…

— Вернется! Но не будем больше говорить об этом, хорошо?

— Хорошо.

— А ты всегда был летчиком?

— Нет, я был студентом, музыкантом, когда началась война.

— А кем ты будешь, когда кончится война?

— Артистом. Конечно, артистом.