— А вдруг Даунт приберет к рукам и этот документ? Разве тогда ты сможешь рассчитывать на успех своего дела?
— Он не найдет его, — сказал я с самоуверенной улыбкой.
Еще до отъезда в Эвенвуд я четко осознал, что письменное показание мистера Картерета и черные книжицы с дневниковыми записями моей приемной матери теперь необходимо хранить в абсолютно надежном месте. Мои комнаты на Темпл-стрит всегда накрепко запирались, но на любой замок найдется отмычка. Вдобавок меня беспокоила мысль о втором ключе, находившемся в пользовании миссис Грейнджер: а что, если на нее нападут? И еще имелся Джукс, которого я уже подозревал в том, что он рылся в моих бумагах. Посему я решил попросить свою возлюбленную — когда сделаю свое признание и получу прощение за то, что утаивал от нее столь многое, — стать хранительницей бесценных документов.
— Почему ты так уверен, что не найдет? — спросила она, по-прежнему с явным беспокойством.
Я сказал, что отдал копию письменного свидетельства мистеру Тредголду, а оригинал и матушкины дневники собираюсь хранить в месте, недосягаемом для Даунта.
— Но где же, милый мой? — вскричала она с трогательной тревогой.
— Здесь, — ответил я. — Здесь, у тебя.
На прелестном лице Эмили отразилось облегчение.
— Да, да, — выдохнула она. — Конечно, ты прав! Даунту в жизни не придет на ум искать здесь. У него никогда не возникнет повода явиться в мои покои, и он не может узнать, что ты доверил мне свою тайну. Но я все равно боюсь за тебя, любимый, и буду бояться, покуда ты не привезешь документы из Лондона.
Я поцеловал руку Эмили и сказал, что не стану терять времени и завтра же утром съезжу в Лондон за письменным свидетельством и дневниками.
— Где мы будем хранить их? — спросил я.
Она на мгновение задумалась, потом просияла, осененная какой-то мыслью.
— Вот здесь. — Она подбежала к маленькому овальному портрету Энтони Дюпора, [285]младшего брата двадцать первого барона, в детстве. Сняв картину со стены, она открыла маленький потайной шкапчик. — Это подойдет?
Я обследовал шкапчик и сказал, что лучше места не найти.
— Значит, этот вопрос решен. — Эмили закрыла дверцу и повесила портрет обратно на стену.
Мы еще немного посидели у окна, держась за руки и тихо разговаривая, соединенные самой глубокой душевной близостью, какая только возможна между влюбленными. Она называла меня своим драгоценным возлюбленным. Я называл ее своим ангелом. Потом мы поцеловались на прощанье.
— Милая моя девочка, — прошептал я. — Ты уверена, что хочешь взять документы на хранение? Может, все-таки лучше положить их в банк? Если Даунт узнает…
Эмили прижала пальчик к моим губам, останавливая меня.
— Дорогой Эдвард, ты попросил меня об этой услуге, и я согласилась. Отныне и впредь я твердо намерена по мере сил выполнять любые твои просьбы. — Она тихо рассмеялась. — Ведь скоро, надеюсь, мне придется почитать и слушаться тебя в горе и радости, в болезни и здравии — так почему бы не начать прямо сейчас? В конце концов, ты просишь меня о столь незначительной услуге, а я готова сделать все —
Она дошла со мной до двери, и мы поцеловались в последний раз.
— Возвращайся скорее, любовь моя, — прошептала она. — Я буду считать минуты до твоего возвращения.
Никем не замеченный, я покинул здание новым путем — спустился по узкой винтовой лестнице и вышел на дорожку, огибающую башню Хэмнита.
У Южных ворот парка я остановился. За рощей проглядывал вдовий особняк; в гостиной и одной из верхних комнат горел свет. Поддавшись внезапному порыву, я двинулся по окружной тропе к конюшенному двору. Мне повезло: дверь амуничника оказалась открытой настежь, и из нее падал прямоугольник бледного света.
— Добрый вечер, Брайн.
Он вязал метлу, когда я вошел, и удивленно обернулся на мой голос.
— Мистер Глэпторн, сэр! Я… мы вас не ждали.
— И ты меня не видел, — сказал я, затворяя за собой дверь. — Ты изготовил дубликат ключа, как я просил?
— Да, сэр. — Брайн выдвинул ящик старого комода, извлек оттуда ключ и протянул мне.
— Мне понадобятся кое-какие инструменты. Сможешь достать? И фонарь.
— Инструменты? Ну да, конечно, сэр.
Я уточнил, что именно мне нужно; он удалился в смежное помещение и вернулся через несколько минут с сумкой, где лежали необходимые инструменты, и фонарем «бычий глаз». [286]
— Запомни, Брайн: меня здесь не было. Ты все понял? — Я вручил малому обычное вознаграждение.
— Да, сэр. Конечно, сэр.
Уже через несколько минут, с сумкой за плечом, я шагал по песчаной верховой дорожке, тянувшейся вдоль парковой ограды. Был тот печальный час суток, когда гаснет последний свет дня и бледные сумерки начинают отступать под натиском тьмы. Где-то впереди тявкала лисица; прохладный слабый ветер волновал кроны деревьев, росших вдоль тропы, что ответвлялась от верховой дорожки и вела к мавзолею. Любимая девочка занимала все мои мысли, но, когда я приблизился к одинокому зданию и подумал о предстоящем мне деле, от моей безумной радости не осталось и следа.