Он читал в клубе МГУ лекцию о проблеме Каспия. Я звала Фому, но он не пошёл. Фома разыскал меня в первые же дни моего приезда в Москву. Наверное, Иван Матвеич ему написал. Я, как глянула на Фому, так расхохоталась до слёз. Он словно с кошками дрался, весь в царапинах и ссадинах — от тренировок. Он уже выступал на ринге, и очень успешно. Про него даже писали в газете «Физкультура и спорт» и в каком-то спортивном журнале. Несомненно, он скоро будет чемпионом бокса. Теперь уже никто не называет его хулиганом, наоборот, за то, что он дерётся, ему платят много денег. Он разоделся «в пух и дребезги», так что мне в моём выцветшем зимнем пальтишке, из которого я уже выросла, даже было неловко идти рядом. Фома все порывается делать мне подарки, как будто я действительно его невеста, и каждый раз огорчается, что я их не принимаю. Пришлось крупно поговорить с ним по этому поводу.
Какая изумительная была лекция — ты знаешь, как Мальшет говорит. Вначале я так волновалась, что даже плохо видела, будто сквозь туман. Постепенно это прошло. Филипп нисколько не изменился, такой же весёлый, уверенный, добродушный, зеленоглазый. Только волосы причёсаны аккуратнее, и не такой загорелый, как был два года назад. Он возмужал и, кажется, вот сейчас ринется в бой за свою дамбу.
Помнишь, Янька, когда он пришёл на маяк (как он уверенно ступал по земле, и ты это заметил) и сказал: «Я путешественник».
Я сидела в четвёртом ряду, совсем близко... и в то же время так далеко, Мальшет не узнал меня...
В первом ряду, сбоку, сидела высокая красивая девушка. Уж не помню, как она была одета,— что-то очень модное, дорогое. Секретарь учебной части наших курсов (она сидела сзади нас) шепнула мне, что это дочь профессора Львова — Мирра. Я так поглощена была лекцией, что до меня сначала это не дошло — то, что она падчерица нашей Аграфены. Но после лекции Мальшет подошёл к ней и привычно взял под руку... Я не подошла к Мальшету. Сама не знаю почему. Всю ночь не спала. Думала все — почему не подошла? Неужели я тщеславная, пустая девушка? Меня никто такой не считает, значит, все обманываются во мне. Видишь ли, Янька, я вдруг словно увидела себя со стороны, чужими глазами,— длинноногой худенькой дурнушкой с угловатыми движениями, в грубых дешёвых полуботинках, штапельном платье, подвёрнутыми косичками с бантиками. А внизу, если бы мы вместе спустились в гардеробную, предстояло ещё надевать это порыжевшее пальто с короткими рукавами.