Он закурил сигарету, сделал несколько затяжек, бросил окурок и затоптал его массивным ботинком. В очередной раз глянул на часы, вышел на середину улицы и направился к кафе на углу. Над кафе красовалась огромная вывеска, красные буквы на белом фоне гласили: «Кафе Луиса». Заведение это занимало весь угол здания. Когда металлические двери были раздвинуты, кафе становилось неким продолжением тротуара, оно было открыто с двух сторон: и на улицу, и на широкую авеню. Сейчас двери были закрыты. Рифленое железо создавало впечатление неприступности. Парень подошел со стороны улицы, подергал дверь, убедившись, что она заперта. Он со злостью пнул ее ногой.
— Что это ты там творишь? — отозвался суровый голос. — Убирайся отсюда!
Мужчина, появившийся на улице, говорил с легким испанским акцентом, он сутулился и носил маленькие черные усики, на вид ему было за пятьдесят, и двигался он так осторожно, словно испытывал при этом адские муки.
— Только не говори, что ты не собираешься открывать эту грязную забегаловку! — сердито проговорил Зип.
Луис Амандес подошел к большой железной двери и снова спросил:
— Что ты тут делаешь? Хочешь сломать ее, а? Чего ты разбушевался?
Он выудил из кармана ключ, открыл и снял замок и уже было собрался отодвинуть дверь, как Зип заторопил его:
— Кончай копаться. Давай, давай открывай эти чертовы двери.
— Это мое заведение, и я буду открывать его так медленно или так быстро, как хочу. А ты, сопляк…
Зип внезапно усмехнулся:
— Да ладно тебе, — в голосе его прозвучал даже намек на какую-то теплоту, — давай-ка шевелись. Если хочешь добраться до какого-то места, всегда приходится шевелиться.
Луис отодвинул первую дверь.
— Я бы хотел, чтобы ты пошевеливался, — проворчал он, — аж до самой Калифорнии.
— Вот старый стреляный воробей, — осклабился Зип. — Он еще и шутит.
Войдя в кафе, парень немедленно направился к телефону, висевшему на стене рядом с музыкальным автоматом. Луис же открыл замок и распахнул дверь со стороны авеню, впустив в помещение сноп яркого солнечного света. Зип снял трубку, выудил из кармана мелочь и обнаружил, что самая мелкая монета — четвертак. Он грохнул трубку обратно на аппарат и повернулся навстречу Луису, заходящему в кафе.
— Слушай, разбей мне четвертак, — попросил он.
— Для чего? — осведомился Луис. — Для музыкального автомата?
— Что ты все время: «Для чего? Для чего?» — сварливо передразнил его Зип. — Я что, недостаточно плачу за эту убогую забегаловку? Я попросил разменять, и не надо мне тут разводить всякую дребедень.
— Еще слишком рано для музыки, — невозмутимо заявил Луис, подходя к прилавку и надевая снятую с вешалки белую куртку, — люди спят еще.
— Во-первых, меня не волнует, кто там спит или не спит. Пора уже просыпаться. А во-вторых, я не собираюсь заводить автомат, мне позвонить надо. И в-третьих, если ты сейчас же не разменяешь мне монету, то, вероятно, придешь сюда в один прекрасный день и обнаружишь, что все твои кофейники разбиты.
— Ты мне угрожаешь? — насупился Луис. — Я дружу с полицией. Я расскажу им…
— Ну ладно, ладно, — примирительно проворчал Зип. — Сдавать меня полиции будешь позже, а сейчас разменяй монету, а? Ну же!
Луис покачал головой, взял четвертак и полез в карман за мелочью. Зип взял монетки и направился к телефону. Начал набирать номер. Луис же, пока у него не вылетело из головы, подошел к кассовому аппарату и стал выкладывать в кассу начальные деньги на день. Выложив купюры, он собирался было заняться мелочью, как тут Зип закричал:
— Эй! Эй, Куч! Давай сюда!
Луис обернулся. Еще один соседский пацан, на нем тоже пурпурная шелковая рубаха, но он был помоложе Зипа. Луис оценивающе посмотрел на него с высоты своего возраста и подумал, не слишком ли забавно и нелепо выглядели его тонкие усики, когда ему было шестнадцать, потом решил, что нет. Парнишка, довольно смуглый, был невысокий, приземистый, с толстыми сильными руками. Заметив Зипа еще с середины улицы, он заорал ему в ответ:
— Эй, Зиппи! — и затрусил по направлению к кафе.
Луис вздохнул и со звоном высыпал мелочь в ящик кассы.
— Где тебя носит? — поинтересовался Зип у парня. — Я только что звонил тебе домой.
— Ох, лучше не спрашивай, приятель, — махнул рукой Куч.
Он говорил, как и Зип, без намека на акцент. Оба продукты большого города, далекие от Пуэрто-Рико так же, как от Монголии. Глядя на них, Луис вдруг почувствовал себя старым, никому не нужным иностранцем. Он пожал плечами, пошел к своей кухонной плите и принялся выставлять на нее свои кофейники.
— Мои люди просто ужасны, ты ведь знаешь, приятель? — продолжал Куч. У него были большие темно-карие глаза и очень живая мимика; когда он говорил, то отчаянно жестикулировал, напоминая какого-то известного телевизионного комика. — Думаю, мой старик должен бы быть в торговой палате, клянусь богом.
— Это из-за твоего старика ты так опоздал? Я ведь сказал без четверти девять, а сейчас…