Смоленский нокдаун

— Естественное состояние человеческой психики, Варвара — это состояние осознанной необходимости. Молодой парень, как и все, хочет жить, но он понимает, что свою страну надо защищать, а потому идет в военкомат и записывается добровольцем в Красную Армию. Юный лейтенант понимает, что его могут убить, но он командир, а потому первым с криком «За Родину!» выскакивает из окопа под немецкий пулеметный огонь. Девушка-красавица, спортсменка и комсомолка, хочет жить, любить и завести с любимым семью, но осознанная необходимость ведет ее в военкомат и делает бойцом зенитно-артиллерийского полка. А как другие женщины и подростки, заменившие ушедших на фронт мужчин, по шестнадцать часов в день добровольно стоят у станков, лишь бы дать сражающейся стране так необходимое ей оружие… Именно ради них, наших сражающихся предков, мы и пришли сюда, чтобы помочь загнать гитлеровского зверя обратно в его логово, где он и издохнет. Именно за настоящих людей идут в атаку наши танкисты и мотострелки, броней и огнем вбивающие в землю белокурых бестий, возомнивших, что им дозволено все. Именно ради них наносят удары по врагу пилоты наших ВКС. Именно за них, за настоящих людей, мы готовы порвать Германию с ее Гитлером, а потом вернуться и навести порядок у себя дома. Уж больно давно там не гуляла железная метла и не выбрасывался на помойку мусор. Из-за этого обнаглевшие крысы у нас стали думать, что это они в доме хозяева. А что касается свободы, то она, конечно, хороша, но только тогда, когда не противоречит необходимости, не развращает человека и не делает его говорящим животным.

После этой его горячей речи мне стало стыдно. Зачарованная увиденным сегодня, я подпала под чары будущего, я судила о нем крайне субъективно… А оно, оказывается, не такое уж идеальное. И даже страшное порой… Я невольно содрогнулась, пытаясь вообразить себе ту сторону жизни двадцать первого века, о которой вскользь поведал Василий.

— Так что, Варвара, — резюмировал он свою речь, — я испытываю (и всегда испытывал) некоторое сожаление, что не являюсь одним из вас, гражданином великой и непобедимой страны. Но в то же время это дает мне стимул стараться делать все возможное для процветания МОЕЙ родины — России, как преемника Советского Союза. Теперь, когда существует Портал, я думаю, мне удастся по мере возможностей осуществить стремления моей души — то есть поспособствовать уничтожению фашистской гадины, чтобы стереть ее навсегда с лица земли, чтобы ни духа, ни тени, ни напоминания о ней не было в вашем мире через семьдесят лет! Чтобы Россия и СССР, которые я внутри себя не считаю разными странами, славились бы в обоих мирах, как оплот добра, справедливости и равенства. Равенства, а не уравниловки. И это добро должно быть с такими тяжелыми кулаками, чтобы ни одна иностранная тварь никогда бы не посмела нарушать мирный сон наших граждан. А к немцам у меня вообще личные счеты… Шальная пуля в первый же момент… Я им даже ответить ничем не успел. А вот командир мой, майор Агапов, тогда вместе с еще одним ментом повоевал изрядно. Эти двое устроили засаду, расстреляли мотоциклетный дозор, а потом, забрав у дохлых Гансов пулемет, держали дорогу на Унечу до тех пор, пока к ним на подмогу не подошли армейцы и не начали объяснять гадам, кто тут у нас в доме хозяин. Я очень жалею, что в это время был не с ними там, на переднем крае, а как последний дурак торчал в госпитале. Обидно ужас

Чего-чего, а услышать подобное я никак не ожидала. После этих слов образ шофера мгновенно трансформировался в моем восприятии. Теперь впереди меня, ероша короткие (не в пример Маяковскому) волосы, сидел не крутящий баранку беззаботный весельчак и балагур. Отнюдь нет. Сейчас там, на водительском месте, плечистой глыбой благородства и отваги возвышался настоящий герой… Герой из двадцать первого века, раненый немецкими захватчиками!

«Тук-тук, — забилось мое сердчишко в странном волнении, — тук-тук…» Молча я смотрела на смутно вырисовывающийся во тьме профиль Василия, не в силах отвести взгляд. Мне хотелось расспросить его, как именно его ранили, при каких обстоятельствах, но почему-то во рту у меня мгновенно пересохло, и потому я боялась выдать волнение своим изменившимся голосом. Да что это со мной? Мой чуткий нос вдруг стал улавливать легкий аромат мужского одеколона (Марина называет это «парфюм» или какой-то там «зедорант») — такой приятный и волнующий… Или это не в одеколоне дело? Может, мне только показалось, что это «парфюм», а просто так восхитительно пахнет от самого Василия, потому что он красивый, молодой, здоровый, героический мужчина, у которого наверняка еще даже как следует не зажила рана на плече, нанесенная фашистской пулей…