И действительно, все случилось как в сказке. Дверь в комнату без стука отворилась, и вошла женщина в белом пеньюаре. Волосы ее скрывал ужасно миленький чепец, подсвечник она держала низко, так что было невозможно рассмотреть лицо.
– Мадлена? – Буров отвернулся от окна, радостно шагнул навстречу и вдруг недоуменно замер, словно налетел на стену, – в голову ему ударил аромат духов Лауры Ватто.
– Нет, князь, это я, – она бесстыдно рассмеялась, поставила подсвечник на стол и, ничего не объясняя, порывисто прильнула к Бурову. – Это, надеюсь, будет поинтересней французского.
Томно содрогнулась, вздохнула тяжело и, застонав, страстно поцеловала в губы. А руки ее уже лезли Бурову под халат, ласкали, будоражили, манили, путали мысли и тревожили плоть. Устоять было невозможно. Да и к чему? После стольких-то месяцев воздержания… И сплелись неистово тела, и заходила ходуном кровать, и чудом не погасли свечи от криков страсти, исступленных вздохов, нечленораздельных фраз и стонов наслаждения. В общем, как и обещала Лаура Ватто, подружились. Крепко, шесть раз. А поутру, когда Лаура ушла – пьяная от счастья, простоволосая, позабыв свой пикантный чепец, Буров вытянулся на кровати, положил под голову руки и задумался – да, похоже, отношения полов нисколько не изменились. Что в восемнадцатом веке, что в двадцатом они были одинаково прекрасны.
Сдохший пес удачи
– Ангард! Хватит на сегодня. – Шевалье отсалютовал рапирой, вытер потный лоб и одобрительно улыбнулся. – Вы делаете успехи, князь. Этак вас скоро примут в “Браво”
– С удовольствием, – ответил Буров и принялся напяливать парик. – В зале однообразие вредно. Чем чаще меняешь партнеров, тем лучше.
– Так же, как и в постели, – шевалье ухмыльнулся и с пафосом продекламировал по-французски: – Дай бог, чтобы клинок любви не заржавел в привычных ножнах скуки…
– Да да, клинок любви ржавеет без привычки к ножнам, – понял Буров в меру своего французского и с философским видом кивнул: – Действительно, не нужно давать ему скучать.