Смилодон

— Еще нет, мадемуазель, но тешу себя надеждой там побывать в ближайшее время, — ответил он, дружески кивнул и пошел к себе — проверять насчет ушей. И как это он раньше об этом не подумал? Вот она, инертность мышления в действии. Не обязательно же должен быть жучок — хороший акустический канал, и дело в шляпе. Болтун — находка для шпиона. Органы в соборах делают, а уж какую-то там резонирующую трубу…

“Ладно, будем посмотреть, — Буров отпер дверь, вошел в апартаменты и внимательно, словно впервые, огляделся. — Ну, лепота, кучеряво живем, по-буржуйски”. Потом задернул, чтобы никакого сквозняка, гардины, зажег свечу и подошел к шпалере, сразу показавшейся ему какой-то подозрительной, не вписывающейся в интерьер. Так и есть — точно напротив чресел наяды, которую томно облапил кентавр, пламя дрогнуло, затрепетало и отклонилось в сторону. В направлении гениталий, за которыми, как вскоре выяснилось, находилось потайное слуховое отверстие. Еще одну аналогичную дыру Буров обнаружил в спальне, и на душе у него сделалось гадостно — ну Лаурка и сука! Устроила кому-то развлекуху, ток-шоу под кроватный скрип. Вот уж действительно профи до мозга костей. Господи, а ведь жили же когда-то люди сами по себе, без слежки, без контроля всех этих долбанных спецслужб. Просто, как люди. Ни к селу ни к городу ему вспомнилась контора, занавес секретности, вонючее, пороху не нюхавшее дерьмо из первого отдела. Пропуски, допуски, нескончаемые проверки, атмосфера подозрительности, недосказанности, недозволенности. Шаг влево, шаг вправо — расстрел. Дышать только так, как считается нужным… Кем? И поди же ты, в восемнадцатом столетии, в эпоху Вольтера, Руссо, Дидро и прочих просветителей то же самое мерде. Стоило рвать когти в пещеру Духов, чтоб оказаться под колпаком у ушлой, не ведающей ничего святого рыжей потаскухи. Только хрен ей. И графу, и маркизу, и всей прочей сволочи. Попробуйте-ка посадить в клетку бабра, у которого помимо челюстей неплохо работает и голова. Вот ее-то Буров и задействовал в первую очередь…

“Так, плясать мы будем, пожалуй, от системы одинарного действия <Система револьвера, перед каждым выстрелом из которого нужно взводить курок.>, — сев к столу, он зашуршал бумагой, обмакнул в чернила очиненное перо. — Дай бог памяти”. И всевышний дал — Буров вспомнил старую бородатую историю о том, что когда Кольт ходил матросом на бриге “Корло”, он обратил внимание на механизм фиксации штурвала. Который и применил потом в своем “Кольте-Патерсоне”, огромном, неудобном, к тому же убийственно капсюльном <Первый револьвер Кольта имел барабан с пятью зарядными камерами, каждая из которых была снабжена затравочной бранд-трубкой. На них надевались капсюли, воспламенявшие пороховой заряд.>и тем не менее пробивающем насквозь быка. В общем-то, какой-либо гениальности у Кольта, по большому счету, не наблюдалось, и до него изобретали оружие барабанного типа — кремниевый ударный револьвер Кольера, например. Или туринское многозарядное фитильное ружье, изготовленное еще в шестнадцатом веке. Нет, как говорится, Сэмуэль Кольт был просто человеком, оказавшимся в нужном месте и в нужное время. Ведь были уже открыты инициирующие вещества — бертолетова соль и гремучая ртуть, из которых изготовляют патронные капсюли. А что необходимо стрелку для полного счастья? Унитарный патрон. Вставил, стрельнул, вынул. Не запыжил, не дослал шомполом, не натрусил пороха на огневую полку. Гильза, порох, пуля и капсюль — вот формула удачи в бою. Эх, интересно, открыл уже Бертолле свою чертову соль? А если нет, хрен с ним, нарушим ход истории, сами пропустим хлор через нагретую щелочь. У кого лучшая лаборатория в Париже? У Лавуазье? Вот к нему-то и наведаемся.