Смятение сердца

— Сделка за сделкой, — прошептал он иронически, наклоняясь вперед вопреки боли во всем теле. — Что ж, Сэйбл, заключим еще одну. Только будь уверена: я ничего не делаю даром.

— Ни минуты в этом не сомневаюсь, — ответила она рассеянно, занятая мыслями о том, не знает ли он больше, чем хочет показать.

Головни в костре рассыпались, разбросав вокруг угли и горячую золу. Ни Сэйбл, ни Хантер даже не вздрогнули.

«Он согласился», — думала она с облегчением. «Другой мужчина!» — раздраженно думал он.

— А теперь я побреюсь сам, — заявил Хантер, протягивая руку за бритвой. — После встряски, которую ты только что пережила, брадобрей из тебя никудышный.

— В таком случае надеюсь, что мне повезет и я отрежу вам язык. То-то наступит спокойная жизнь!

— Кто бы говорил, — буркнул он, невольно улыбнувшись.

Снова взявшись за помазок, Сэйбл вспомнила о Маленьком Ястребе. В ту самую минуту, когда она увидела Хантера в лагере пауни, она догадалась, что малыш остался с Быстрой Стрелой. Что с ним теперь? Здоров ли он, сыт ли? Младенец под присмотром мужчины! Она вознесла пылкую молитву, прося Бога, чтобы метис оказался пригодным для роли няньки. Пусть кто угодно платит за ее ошибки, только не Маленький Ястреб. Конечно, Быстрая Стрела уже понял, что она вовсе не кормящая мать, но догадается ли он использовать бычий пузырь? И потом, куда он мог направится с малышом? Где договорились встретиться он и Хантер? У Сэйбл язык чесался засыпать проводника вопросами, но она боялась, что лейтенант спит недостаточно крепко.

— Разбитое зеркало приносит несчастье.

Выведенная из задумчивости, Сэйбл посмотрела под ноги. Там валялось небольшое зеркальце — к счастью, оно не разбилось.

Оказывается, она сидела, держа его в руках, а Хантер брился самостоятельно. Она понятия не имела, когда он забрал помазок и бритву, но успел он многое. Единственный островок волос оставался на подбородке. Теперь в проводнике невозможно было не узнать кавалерийского офицера, когда-то рисковавшего жизнью ради стопки бумаг и однажды так бесцеремонно появившегося на балу в честь дня ее рождения. При виде таких, как он, чувствительные дамы от восторга лишались чувств, но она, молоденькая и до предела избалованная девчонка, пять лет назад узнала в его объятиях только страх и стыд.

— Почему ты так смотришь?

— Потому что… потому что вы очень изменились.

— К лучшему, или к худшему? — рассеянно спросил Хантер, стирая с лица остатки мыльной пены.

И то, и другое, подумала она. Радость для глаз, горе для сердца.

— Трудно сказать, — отмахнулась Сэйбл, прилагая усилие, чтобы не выдать впечатления, произведенного столь разительной переменой.

Хантер был явно разочарован, и это доставило ей грустное удовлетворение. Как следует сполоснув тряпку, она принесла свежей, очень холодной воды и приложила к ране на щеке холодный компресс. Трудно сказать? Совсем даже не трудно! Оказывается, губы у него красивой формы… Она совсем забыла об этом или, может быть, не заметила тогда, пять лет назад. Очень выразительный рот, решила она со вздохом.

Тем хуже.

Она выдрала длинную прядь волос из головы Хантера (настолько болезненно, насколько сумела), обмакнула в виски. Проделав то же самое с иглой, продела волосы в ушко на манер нитки.

— Кто научил тебя этому?

«Сестра», — ответила Сэйбл, но только мысленно.

— Рот должен быть закрыт! — отрезала она и придвинулась поближе.

Она примерилась так и эдак, не зная точно, куда опереться рукой. Хантер терпеливо ждал. Наконец, когда она уселась на корточки, меряя его оценивающим взглядом, он не выдержал:

— Можешь упираться так, как нужно, я потерплю.

— Я знаю, — ответила она с отсутствующим видом и, прежде чем воспитание успело воспрепятствовать намерению, уселась на Хантера верхом.

Его изумленный взгляд отрезвил ее. Она чуть было не соскочила и не бросилась в смущении прочь, но Хантер удержал ее за талию обеими руками.

— Похоже, на этот раз у тебя не выйдет быть и медсестрой, и леди одновременно.

Процесс бритья растревожил рану, она приоткрылась, возобновилось обильное кровотечение. Сэйбл поняла правоту слов Хантера: если она собиралась помогать ему, общепринятые нормы и правила поведения лучше было отложить на потом. К сожалению, ее смущала не только поза, но и вид вздутой, сочащейся кровью плоти. Вдруг ей станет дурно? Вот если бы это была салфетка, которую требовалось вышить…

Она проткнула кожу иглой. Хантер даже не вздрогнул. Его зрачки были расширены (от сильной боли, конечно), и он не сводил Глаз с ее лица. Стягивая края раны мелкими аккуратными стежками, Сэйбл боролась с желанием всласть поплакать. Что за гордость, думала она с восхищением и состраданием, что за мужество! Чувствуя, как стискивают ее талию горячие ладони, она не сомневалась, что Хантер испытывает ужасные муки.