Смятение сердца

— Слишком хороша, чтобы так растрачивать свою жизнь… — сказал он не очень внятно, но громко. — Понять не могу, зачем ты возвращаешься к человеку, который не примчался за тобой сам… Он тебя не стоит, Сэйбл. И я тебя не стою, вот что обидно. Черт возьми, как обидно-то! Во мне не наберется чистоты даже на маковое зерно, поэтому я тебя пачкаю, когда прикасаюсь… — Он ударил себя кулаком в грудь, издав гулкий звук, и обвиняюще ткнул пальцем в сторону спящей. — Это все ты виновата, с твоими невинными глазами, воспитанием и правильной речью! Ты же хочешь меня… я знаю, что хочешь, — но бережешь себя для него. Для него, черт бы его побрал! Если бы не моя исковерканная жизнь… И что было бы тогда? Все равно бы ничего не было.

Он неуклюже отвернулся, стараясь справиться с настойчивым ощущением губ на своих губах, со вкусом сладкого вина, со сладким томлением.

— Ты сравниваешь меня с ним… сравниваешь, как же иначе… как мы целуем, как держим в объятиях… — Повернувшись, он тряхнул спинку кровати коротким сильным рывком. — Ну и ладно! Какая мне разница? Все равно ты принадлежишь ему. Ты принадлежишь ему до такой степени, что пожертвовала всем ради возвращения в его вигвам, ради ребенка, которым он тебя наградил! Но сможешь ли ты поклясться на Библии, что любишь его или любила когда-нибудь? Что он воспламенял тебя так, как это удается мне? Что ты была в его объятиях такой же безрассудной и пылкой, как в моих? Если бы ты знала, как я хочу вернуть все это: твою пылкость, твою нежность, твой огонь. — Он зажмурился ненадолго, вспоминая. — Что за огонь! Стоит нам коснуться друг друга, это происходит само собой, словно в каждом из нас вспыхивает и взрывается порох…

Постепенно голос Хантера становился все более резким и злым. Он не беспокоился о том, что разбудит Сэйбл, тайна его запретной страсти была слишком мучительной, чтобы оборвать исповедь, однажды ее начав. Нетвердым шагом приблизившись к спящей, он долго смотрел на ее безмятежное лицо, едва освещенное чуть теплящейся лампой, потом потянулся поправить завиток и — о чудо! — сумел сделать это, не коснувшись щеки. Не удержавшись, он погрузил руку в густую массу темных волос и тихо застонал от удовольствия. Если бы можно было зарыться в них лицом!

— Желать тебя — самое чистое чувство, которое я испытывал за последние пять лет, — прошептал он со вздохом. — Пропади он пропадом, Черный Волк!

Сейчас он мог воспользоваться тем, что Сэйбл спала: обнять ее, прижать к груди — и, может статься, она прильнула бы к нему во сне, позволила погрузиться в запретные глубины своего тела. Может статься, она не отвергла бы его, сама того не сознавая. Это вернуло бы смысл его никчемному существованию, оправдало намерение и впредь цепляться за жизнь. Если он все еще был способен любить, хоть немного, кто знает, не полюбил ли бы он со временем и себя самого? И может быть — просто может быть, — тогда он вернулся бы в реальный мир, к людям…

Хантер провел кончиком пальца, не прикасаясь, над теплой округлостью щеки Сэйбл и спросил шепотом:

— Почему ты встретила вначале его, а потом уже меня?

Ответа он не ждал, и его не последовало. Это был бессмысленный монолог, исповедь перед пустой исповедальней. Это только мучило, не принося облегчения. Хантер проковылял к своей половине кровати, не отрывая взгляда от спящей, улегся поверх одеяла и тяжело вздохнул.

— Хотелось бы мне знать одну вещь, Сэйбл. — Он длинно зевнул и закрыл глаза. — Что ты чувствуешь ко мне?..

Через несколько минут полумрак комнаты наполнило тяжелое дыхание беспокойно спящего человека.

Тлеющие в камине угли почти совсем угасли, единственная недогоревшая головня распалась пополам, разбросав искры и пепел. Сэйбл открыла глаза и повернулась на спину. Она не спала ни одной минуты с тех самых пор, как Хантер ушел в неизвестном направлении.

«Если бы ты мог знать, как мне жаль!»

Горькое признание, сделанное под влиянием винных паров, заставило Сэйбл еще раз оценить размеры и последствия ее обмана. Она раскаивалась всем сердцем, понимая теперь, что он станет и впредь мучить себя. Так будет до тех пор, пока она лжет.

И еще одно откровение было ей дано в эту ночь. Сэйбл и прежде понимала, что Хантер мечется между двух огней, но только теперь впервые заглянула в бездну, в которую он погружался. Голос желания и голос совести брали над ним верх попеременно, они раздирали его, эти две могучие и противоположные силы. То есть это он считал их противоположными, искренне веря, что желает замужнюю женщину.

К запаху винных паров, доносящемуся со стороны Хантера, примешивался аромат слишком сладких духов. Точно так же к ревности Сэйбл примешивалось раскаяние. «Я сама виновата толкнула его в чьи-то объятия», — думала она.