Смягчающие обстоятельства

— А мне и здесь хорошо: жратва, водка, девочки… Вот сейчас с шестнадцатилетней…

— Говнюки вы все! — истошно заорал Козлов. — Сволочи трусливые! Я вот жену пришил, а вы по-тихому пакостите, чистенькими остаетесь, порядочными прикидываетесь! Да я вас, если захочу!..

Он явно чувствовал свою ущербность: считал-то себя отъявленным злодеем, самым страшным здесь, уважения ждал, авторитета, а на него никто и внимания не обращал. И рожа у него оказалась не устрашающей, а противной — обычное свинячье мурло. Не дотянул Козлов по своим душевным качествам до волкоподобных дельцов Платошкина и Кизирова, жутковатого упыря Рогальского, спрутообразного Бадаева. А уж с благочинной продавщицей пирожков тетей Машей жалкий свинтух ни в какое сравнение не шел, вот уж у кого харя наикошмарнейшая! Помесь Медузы Горгоны и кровососущего монстра из заокеанских фильмов ужасов!

Ей выкрик Козлова, видать, сильно не понравился — шасть сквозь толпу, вплотную, а с боков его уже волкоподобные обступили, морды клыкастые приставили, глядят недобро, плотоядно облизываются…

— Чего… Чего… Ну… — Если и была у Козлова душа, то точно в пятки ушла, жалел он уже, что повел себя не по чину, зачастил, сбился и еще хуже себе сделал.

Тетя Маша впилась в него высасывающим взглядом, и он все меньше становился, и рыло съеживалось, и пятачок посинел.

— Это, да, ножом… Думаете, просто…

— Рви! — тихо выдохнула тетя Маша, однако все услышали. Лиловое щупальце перехватило Козлова поперек лба, голову запрокидывая, тетя Маша в кадык зубами впилась, захрипел Козлов, кровь цевкой брызнула, тут со всех сторон клыкастые налетели, хруст, чавканье, брызги… В мгновенье ока все кончилось. И какой тут поднялся ор, вой, галдеж!

Кизиров запихал Гришку в бетономешалку, придерживает, чтоб не вылез, и мелет, дробит, перемеливает. Платошкин пиджак сбросил, вокруг своей лебедки гопака отплясывает, тетя Маша козловыми костями в городки играет. Бадаев щупальцами толстую блондинку обхватил, под юбку залез, под кофточку, сопит, потеет, а она смеется га-а-аденько так… Вика на плитах стриптиз изображает, а девочек из «Кристалла» уже давно в темный угол утащили, только и слышно, как повизгивают… Шум, гам, хруст, стук, рев, визг… Меняются картинки, как в калейдоскопе, одна другой мерзостнее. Не позволили бы себе такого бюрократизированные чиновники из орловских Девяти Слоев, и булгаковская свита Князя Тьмы, грешащая иногда забавными безобразиями, но собранная и целеустремленная, тоже бы не позволила. Вот гоголевская нечисть устраивала подобные шабаши без смысла и цели, но этот все равно был хуже, потому что и смысл и цель здесь как раз имелись и заключались именно в упоении бессмысленностью и бесцельностью запретных и предосудительных там, внизу, действий, которые здесь можно было совершать абсолютно безнаказанно и, более того, при полном одобрении и поддержке окружающих.

Крутится колесо дьявольского веселья, все сильнее раскручивается, уже отдельных фигур не различишь и слова не услышишь, как в кинозале, если запустить проектор с бешеной скоростью. Чем же закончится эта ночка? Хорошо еще, что они за границу тени не выходят, а то сожрали бы и тебя, Крылов, косточками твоими в городки сыграли б…

— А ну, хватит! — голос, несомненно, принадлежал Бестелесному. — Не за этим собрались, к делу!

Колесо резко остановилось, распалось на множество частей, и каждая поспешно приводила себя в порядок. Поправлялись платья, вытирались красные пятна вокруг жадных ртов, да и внешность изменялась в обратную сторону: рожи оборотней приобретали первоначальный вид.

Мимо прошел возбужденный, тяжело дышащий Кизиров, рядом семенил Платошкин с неизменным платочком в руке.

— Зарвался он совсем, — злобно шипел Иван Варфоломеевич, и Семен Федотович согласно кивал. — В кои веки соберемся, где еще так отдохнешь, так недосуг, надо свою власть показать! «К делу, к делу», — передразнил он, скорчив гримасу. — Надо будет его прокатить на отчетно-выборной!

Между тем на площадке появился стол под сукном, цвета которого было не разобрать, и несколько рядов стульев. Начали присаживаться. Девочки из «Кристалла» и Вика сзади примостились — растрепанные, красные.

— Ужас какой-то! Все хорошо, весело, только не нравится мне, когда людей жрут… Каждый раз кому-нибудь кровь выпускают — бр-р-р…

— Ничего, привыкнешь.

— Привыкнуть-то я привыкла, только знаешь, какие мысли в голову лезут? Сегодня его сожрали, а завтра меня сожрут.

— Не бойся, дура, нас не тронут, мы для другого нужны, в худшем случае морду набьют, ну да это и внизу схлопотать можно, особенно если из кабака сбегать…

Раздался смешок.

— Тихо!

За столом появился председатель — солидно надувшийся Алик Орехов в строгом, официальном костюме.

— Не для того мы собрались, чтобы веселиться и зубоскалить, совсем не для того…

Начал он привычно, нравоучительным тоном, но тут же увял, запнулся и, махнув рукой, выругался сквозь зубы.

— В общем, заслушаем Терентьева, пусть расскажет, какую пользу он приносит нашему делу…