Смягчающие обстоятельства

Картинка из французского журнала мод.

В прошлом году, когда обворовали городской Дом моделей, ко мне приходили многочисленные свидетельницы — яркие, экзотические пташки-манекенщицы, модельеры, со стандартными фигурами, в броских ультрасовременных нарядах, и это служило коллегам источником однообразных и не слишком остроумных шуток. Но сейчас у меня в производстве не было ни одного подобного материала.

Разглядывание посетительницы затянулось, и уголки ее губ дрогнули в едва заметной улыбке. Я перевел взгляд на повестку и чуть не присвистнул:

— Это вы — Нежинская?!

Улыбка стала явной.

— Да, Нежинская Мария Викторовна. Почему вас это удивляет?

Я достал нужную папку и вытряхнул маленькую фотографию.

— Вашего фотографа следует привлечь к уголовной ответственности за такой снимок!

Нежинская рассмеялась. Она не стала говорить обычных в подобных случаях слов о своей нефотогеничности, просто приняла комплимент как должное, так же, как свое право без стука входить в любую дверь. Но я не собирался говорить ей комплиментов! А выходит — сказал. Впрочем, скорее она своей реакцией превратила нейтральную фразу в комплимент. Пожалуй, ухо с ней надо держать востро!

— Садитесь.

— Спасибо.

Села она аккуратно на краешек стула, положив изящную кожаную сумочку на плотно сдвинутые колени.

— У вас, наверное, уйма работы, как в фильмах про следователей?

Держалась Нежинская уверенно, даже первой начала разговор, превращая допрос в светскую беседу.

— Я не следователь.

Она вопросительно подняла брови, ожидая разъяснении, но я перехватил инициативу вовсе не для того, чтобы объяснять разницу между следователем и инспектором ОУР.

— А как вам работается?

Она улыбнулась:

— Работа как работа.

— Как себя чувствуете?

— Почти нормально.

Улыбка ей шла, и она это знала, поэтому выработала манеру, разговаривая, улыбаться.

— При резких движениях рана побаливает, но это скоро пройдет. Врач сказал, что мне повезло.

Она опять обаятельно улыбнулась.

— Потому что в вас выстрелили?

Почувствовав мое раздражение, она стала серьезной.

— Ну что вы! Потому что не попали.

— А кто мог в вас стрелять?

— У меня уже спрашивали. — Нежинская совсем по-девчоночьи пожала плечами. — Но я не знаю. Тут какая-то ошибка.

Она поморщилась, видно, пошевелила рану, и мне стало ее жаль, разом пропала настороженность и желание ловить на мелких неточностях и противоречиях в предыдущих показаниях. Я все-таки попробовал зайти то с одного, то с другого бока, но слышал одно и то же: не знаю, ума не приложу, понятия не имею.

В том, что не касалось происшествия. Нежинская была словоохотливой, непринужденно поддерживала разговор, по своей инициативе пересказала несколько городских сплетен, вспомнила забавный случай из студенческой жизни.

Она была приятной собеседницей и вообще производила хорошее впечатление.

Чувствовалось, что она привыкла быть в центре внимания и умеет такое внимание поощрять. Это могло ничего не значить, а могло значить очень многое.

Беседа затянулась. Мы проговорили почти час, хотя протокол получился коротким — неполный лист специального бланка.

Когда Нежинская подписывала показания, я заметил, что у нее крупноватые кисти, сильно выраженные суставы пальцев и морщинистая кожа рук. Надо сказать, что общего впечатления эти недостатки не портили и компенсировались ухоженными, миндалевидной формы ногтями, покрытыми перламутровым лаком. С таким маникюром не очень-то удобно стирать, мыть полы, готовить.

— Когда вы выписались из больницы? — спросил я напоследок, чтобы заполнить паузу между окончанием допроса и прощанием.

— Позавчера. Еще с неделю амбулаторное лечение. Ужасно надоело. Невезучий у меня этот год — третий раз по врачам: уколы, лекарства.

— Почему третий?

— Что?

Переспросила она довольно естественно, но что тут переспрашивать?

— Почему третий раз вы обращаетесь к врачам? Что с вами случалось первые два раза?

— Ах, вот вы о чем.

Нежинская легко поправила прическу. Умышленно сделанная пауза?

— Не так давно я попала в аварию. Переходила улицу — на Фонарной, напротив промтоварного, там стояла очередь, давали какую-то ткань красивую, думаю, дай посмотрю. Ну, и угодила под машину. Хорошо, водитель затормозить успел — ушибы, синяки, легкое сотрясение мозга. Провалялась в клинике почти месяц. И вот опять.

— А второй раз?

Нежинская непонимающе посмотрела на меня.

— В связи с чем вы второй раз попали к врачам?

— Ну… После аварии меня отвезли в травмопункт, оттуда я ушла, домой, а потом стало хуже, пришлось лечь в больницу. Вот я и считаю — два раза.

У меня снова возникло двойственное ощущение, такое же, как при прослушивании фонограммы.

Смотрит Нежинская открыто, голос искренний, убеждающий, а объяснение какое-то совершенно беспомощное и явно не правдоподобное. Так могла бы отвечать девочка шестнадцати лет, а она, совсем непохожа на наивную простушку, скорее наоборот, в Марии Викторовне чувствуется этакая искушенность.