Смешилка — это я!

Достоинство, которое мама советовала мне не терять, он не терял, а, наоборот, обретал. В любых обстоятельствах… Слов произносил мало, но весили они так много, что я не всегда могла дотянуть их до своего сознания.

— Ты не только целительница, но и талантливая изыскательница, — заключил он.

Чтобы дождаться таких оценок, стоило и дальше вдыхать кислород!

— Прошу: убеди ее согласиться, — с надеждой попросила я. С надеждой, но еле слышно, так как у меня пропал голос.

Мы с Нудилкой принялись репетировать. С каждой нашей встречей она все очевиднее взбадривалась. Я вынуждена была даже предупредить:

— Не выходи из образа!

В жизни она должна была излечиваться, становиться другой, а в дуэте — ни в коем случае!

Но однажды мне показалось, что болезнь возвращается, что она опять впадает в депрессию. И это не показалось, а оказалось.

— Что с тобой? — забеспокоилась я.

— Ты — Смешилка, а я — Нудилка… Но есть еще и Выпендрилка. Брат — такой умный! — не замечает, что она перед ним выпендривается. И что это ему мешает…

— Помешать, как и помочь, способен лишь тот, в кого… Получается, он в нее…

У меня не выговорилось последнее слово: застряло в горле.

— Хочу верить, что пока еще… увлечен.

— Его надо остановить! Удержать на этой стадии… Чтобы процесс не пошел дальше. А кто она?

— Учится в том же одиннадцатом классе. Но уже на пороге одиннадцатого. Вместе с ним… Она атакует брата.

— Атаку нужно отбить! Но откуда ты знаешь? Ты же в другой школе…

— Но в одной с ним квартире.

Я похолодела:

— Она проникла в ваш дом? И атакует прямо там, изнутри?

— Бомбит по телефону. Днем и вечером.

Холод отступил: днем и вечером они, стало быть, не встречаются.

Нудилка вздохнула.

— Лучше бы он увлекся тобой, — как о чем-то несбыточном сказала она.

— Постарайся убедить. Он же твой брат!

Нудилка обозрела меня так пристально, будто видела первый раз.

— И ты в него… как все остальные?

Как все, я быть не желала:

— Нет, я… как я. — И, помаявшись, уточнила: — Неужто все до одной?

— Ну, не все на свете. А из тех, которые встретили его на своем пути…

Мне стало ясно, что испытывают подсудимые в час вынесения приговора.

— Не горюй, — обнадеживая, посоветовала она.

— А ты, если можешь… — промямлила я в ответ.

На время мы поменялись ролями. Как я могла лечить ее от депрессии, если сама в нее впала?

— Раскрой ему глаза!

— Я давно стремлюсь это сделать, а они никак не раскрываются. Изобрази ее, — может, он тогда разглядит… Если бы с ним оказалась такая… как ты! — Нудилка возвела взгляд к потолку.

Зачем, чтобы с ним оказалась такая, как я? Пусть с ним буду я.

Нет, утверждение, что «надежда умирает последней», мне решительно не подходит. «Пока живу, надеюсь!» — это мне больше нравится. А жить постараюсь долго…

К сожалению, я догадалась (тяжело все угадывать!), кого Нудилка обозвала Выпендрилкой. Угадала, ибо речь шла о признанной в школе «приме». Я была признанной звездой (и за стенами школы также!), а ее слава стенами школы замкнулась. Но мне от этого было не легче.

Назавтра я поднялась школьным этажом выше, где обитали старшеклассники. Чтобы позорче разглядеть Выпендрилку и понадежнее ее запомнить.

Каждым жестом она притягивала к себе внимание. У нее была отработанная система нацеливания на себя мальчишечьих взоров. И взоров более взрослых тоже… Она удостаивала собой окружающих, их собой одаривала. Выпендрилка элегантно проверяла, в порядке ли у нее… все то, что находилось в безупречном порядке. Взбивала волосы, ниспадавшие аж на плечи; изучала свои длинные, словно по заказу выточенные, пальцы, завершавшиеся маникюром. Улыбалась без всякого повода, чтобы обнажить свои белоснежные зубы. Вся она выглядела какой-то придуманной. «Какой объект для моего очередного изображения!» — творчески возбудилась я.

В тот же день Нудилка дорисовала портрет Выпендрилки:

— Она грезит стать моделью. А брат собирается поступить на философский факультет. О чем они будут разговаривать? Его кумиры — Вольтер, Дидро, Бердяев, а ее — современные модельерши. — Про Бердяева я ничего не слышала. — Гораздо почетнее взойти на пьедестал, чем на подиум. — При слове «пьедестал» Нудилка указала на меня, а при слове «подиум» скривилась, имея в виду Выпендрилку.

— Заслуга моделей — умение ходить, демонстрируя чужое искусство. Для них главное — ноги, — поддержала я. — А для философов главное — голова. И умение думать.

— Я пойду вслед за братом в университет. Но на филологический.

Она, значит, задумала не только умереть, но и поступить на филологический факультет.

Я продемонстрировала Нудилке, как собираюсь изображать Выпендрилку. Раскрыть глаза своему брату ей пока не удавалось, но ее собственные глаза расширились до неузнаваемости. А после разинулись от удивления и мои глаза: выяснилось, что Нудилка умеет смеяться!

— Брат узна́ет ее? — спросила я.

— Как можно не узнать… в твоем исполнении?

Я ответила благодарным поклоном. Но тут же нахмурилась:

— Прекрати смеяться! Ты забыла, что смех — это мое амплуа. А твое амплуа — занудство. Не выходи из образа!

И она в образ вернулась.