Смешенье

Она улыбнулась и пролезла в дыру. Взрослые перевели дух и зааплодировали. Фридрих-Вильгельм, пользуясь тем, что никто на него не смотрит, подкрался к Георгу-Августу и треснул его книжкой по голове. Лейбниц, не слишком привычный к детям, смотрел на них в полной растерянности. Тут он поймал на себе весёлый взгляд Софии.

– Началось, – шепнула она, – мальчики уже воюют за внимание Каролины.

– Это так следует понимать? – недоверчиво проговорил Лейбниц, глядя, как Георг-Август[42], на пять лет старше и в два раза крупнее противника, шарахнул Фридриха-Вильгельма[43] о глобус поменьше, сдвинутый в угол, чтобы освободить место для нового. Папье-маше проломилось, и глобус остался у Фридриха-Вильгельма на голове, придав ему сходство с неким антиподом-макроцефалом.

Все эти шалости старательно не замечал некий мсье Молино, литератор-гугенот, живший в Берлине с тех пор, как в Савойе вырезали его семью.

– Почему не считать мир клеткой, в которой заключён наш дух? – глубокомысленно проговорил он.

– Потому что Бог – не тюремщик, – резко начал Лейбниц, но осёкся, когда София острым локотком двинула его в бок.

Принцесса Каролина села на вращающийся табурет в центре глобуса. Упираясь бальной туфелькой в пересечение двадцатого западного меридиана с сороковой южной параллелью, так, что атласный носок исполинским белым китом вынырнул из Южной Атлантики, она сильно оттолкнулась и закружилась.

– Я вращаюсь! Мир вращается вокруг меня!

– Солипсизм, – сухо заметил кто-то.

– Всё не так просто, – проговорил Лейбниц. – Это глубокий натурфилософский вопрос. И впрямь, как определить, неподвижны мы во вращающейся вселенной или кружимся в неподвижном космосе?

– Ух! Голова закружилась! – крикнула Каролина, объясняя, почему упёрлась ногами и остановила глобус.

– Вот и ответ, – сказал доктор Крупа.

– Отнюдь. Вы считаете, что головокружение есть внутренний симптом нашего вращения. Однако не может ли оно быть порождаемым извне следствием того, что вселенная кружится вокруг нас?

– Нельзя мучить девушку метафизикой в день её восемнадцатилетия, – объявила София.

– Здесь темно, – сказала Каролина. – Я не вижу карт.

Владислав – польский тенор, певший ведущие партии почти во всех операх при дворе Софии-Шарлотты, – зажёг бенгальский огонь и протянул через центральную часть Тихого океана. Принцессу загораживала Бразилия, но Лейбниц видел, как сфера озарилась изнутри – отполированная медь, вбирая свет из воздуха и рассыпая его вокруг, словно занялась огнём. Мгновение казалось, будто клетка наполнена пламенем, и у Лейбница сердце заколотилось от страха, что на девушке вспыхнуло платье. Тут из глобуса донёсся её радостный голос, и доктор рассудил, что его страшит нечто большее, нежели беда, которая может приключиться с одной осиротевшей принцессой.

– Теперь я вижу все реки, выложенные бирюзой, и все озера, и все леса из зелёного черепахового панциря! Города – драгоценные камни, и через них сияет свет!

– Так выглядела бы Земля, будь она прозрачной, если бы вы оказались внутри и смотрели из её центра, – произнёс отец фон Миксниц, иезуит из Вены, каким-то способом сумевший втереться на праздник.

– Знаю, – с досадой отвечала Каролина.

Повисла долгая, раздражённая тишина. Каролина оказалась самой отходчивой.

– Я вижу в Тихом океане два корабля. Один полон ртутью, другой – пламенем.

– Я их на чертежах не рисовал! – пошутил Лейбниц, пытаясь, согласно указаниям Софии, внести в разговор нотку веселья. – Надо будет сделать внушение мастерам!

– Подумайте, ваше королевское высочество, – продолжал отец фон Миксниц, – вы можете повернуться кругом, на все триста двадцать градусов…

– Триста шестьдесят!

– Да, ваше высочество, я хотел сказать, на триста шестьдесят градусов – и ни разу не потерять из виду Испанскую империю. Не удивительно ли, как богаты и обширны владения испанской короны?

– Тётушка София говорит, скоро они могут стать владениями французской короны, – отозвалась Каролина.

– И впрямь, сейчас на испанском троне сидит узурпатор-француз…

– Тётушка София говорит, всё решает женщина за троном.

– Верно, – отвечал иезуит, косясь на Софию. – Многие утверждают, что герцог Анжуйский, называющий себя королём Филиппом V Испанским, не более чем пешка в руках принцессы дез Урсен, близкой приятельницы мадам де Ментенон. Однако герцогу Анжуйскому недолго сидеть на испанском троне, поскольку ему противостоят женщины куда более умные, влиятельные и красивые.

– Тётушка София говорит, что не любит льстецов, – донесся голос изнутри медной планеты.

София, уже готовая раздавить иезуита, как таракана, повела себя несвойственным образом – замялась, не зная, досадовать ей на иезуита или умиляться на Каролину.

– Не лесть, ваше высочество, сказать, что ваша тётушка вместе с королём Вильгельмом или королевой Анной, которая может его сменить, сильнее Ментенон и дез Урсен. И позиции их ещё укрепятся, если законный наследник испанского трона, эрцгерцог Карл, женится на принцессе, вылепленной из того же теста, что София и София-Шарлотта.