– Не просто сталь. – Енох погладил бороду. – Спекание идёт очень медленно. Посмотри, как тщательно они следят за огнём – железо должно оставаться красным несколько дней. Ты не представляешь, как это сложно – вон тот малый с кочергой знает про огонь не меньше, чем Вроом – про корабли.
Алхимик продолжал смотреть в огонь, и Джек испугался, что они будут стоять здесь столько дней, сколько займёт спекание. Однако Енох Роот наконец оторвал взгляд от пламени.
– В конструкции горна есть секреты, не попавшие на страницы «Химического театра», – заметил он. – Скорее всего секреты утрачены, не то здешние жители настроили бы ещё таких.
Они подошли к тиглям, вынутым из горна и поставленным остывать. Мальчик брал их один за другим, перебрасывая из руки в руку, потому что они были ещё горячие, и разбивал о камень. Среди дымящихся черепков оставалось полушарие губчатого серого металла.
– Яйцо! – воскликнул Енох.
Кузнец брал каждое яйцо, клал на наковальню, ударял молотом и тщательно осматривал. Яйца, на которых образовывалась вмятина, отправлялись в мусорную кучу. Некоторые были такие твёрдые, что молот не оставлял на них следа, – их складывали в деревянное корыто и несли к яме, в которой мальчишки-индусы месили ногами какую-то совершенно иную глину. Старейшины, наблюдавшие за работой, время от времени подсыпали в яму пригоршни загадочного порошка. Металлические яйца обмазывали глиной и укладывали сушиться. Глина для тиглей была красной до обжига и жёлтой после, эта – серая, словно металлизированная.
Как только глина на яйцах высыхала, их несли к другому горну, где нагревали до слабого красного каления. Разница стала особенно видна, когда село солнце, и Джек, стоя между горнами, смог сравнить оттенки. Здесь тоже нагрев продолжался долго, затем яйца медленно – в течение дней – остывали. Потом их вновь испытывали на наковальне, но с другим результатом. Каким-то образом второй нагрев делал металл вязким. Впрочем, некоторые приходилось снова обмазывать глиной и вторично отправлять в горн. Тем не менее несколько яиц из каждой партии вели себя под молотом в точности как требовалось. Эти откладывали в сторону, правда, ненадолго – персидские и армянские купцы практически выхватывали их прямо с наковальни.
Енох подошёл и взял в руки одно яйцо.
– Это называется
– Почему они не делают свой? Они вроде давно здесь хозяйничают. За столько времени можно было давно выведать все секреты.
– Персы со времён Дария тщетно пытаются изготовить
Енох взял яйцо
– Эти нити растут в тиглях, как трава из семян. И они не только на поверхности, но пронизывают всё яйцо, сплетаясь между собой, что придаёт стали её невиданную прочность.
– Если этот
– Потому что франки называют его иначе. – Енох поднял голову, привлечённый далёким звоном: кузнец что-то ковал. Однако то не были глухие звуки удара молотом по железу. Ковали не подкову и не кочергу. Мелодичный благовест напомнил Джеку звон рапиры, с которым Иеронимо разил врагов у Хан-Эль-Халили.
До кузни было минут пять ходу. Джек и Енох оказались в толпе оттоманских турок и других путешественников, собравшихся посмотреть на индусского оружейника. Тот клещами держал ятаган за хвостовик и, поворачивая его на наковальне то так, то этак, изредка ударял молотом. Клинок тускло светился красным.
– Так он не будет коваться, – пробормотал Джек. – Его надо раскалить по крайней мере до жёлто-красного цвета.
– Если раскалить его до жёлто-красного цвета, прожилки растают, как сахар в кофе, а металл станет хрупким и негодным – как обнаружили франки во время Крестовых походов, когда мы под Дамаском захватили обломки таких клинков и, привезя их в Европу, попытались раскрыть секрет в своих кузницах. Мы ничего не выяснили, кроме глубины собственного невежества, но с тех пор зовём эту сталь дамасской.
– Дамасскую сталь делают здесь?! – изумился Джек, проталкиваясь ближе к наковальне.
– Да. Прожилки, которые ты видел в яйце, после долгой ковки при низкой температуре образуют муаровый узор, который мы называем…