– Я весь внимание, – сказал Джек. – Чёртов гнус! – И, увлечённый разговором, он прихлопнул москита у себя на шее. Заметили это лишь Сурендранат, рыгнувший от неожиданности, и мальчишка, который стоял рядом с Джеком, держа аккуратно сложенную одежду. Джек на мгновение встретился с мальчишкой глазами, потом оба покосились на Джекову ладонь, где в лужице его – или чьей-то ещё – крови лежал раздавленный москит.
– Малец считает, что я убил его бабушку, – сказал Джек. – Ты не попросишь его придержать язык?
Поздно. Мальчишка уже что-то высказывал ошеломлённым – но тем не менее звонким и пронзительным – голосом. С криком подбежал старший врачеватель насекомых. Все лекари надвигались на Джека не менее решительно и кровожадно, чем их пациенты. Он вырвал у мальчишки одежду.
Сурендранат, не вступая в пререкания, схватил Джека за руку и покинул комнату быстрым шагом, скоро перешедшим в бег. Ибо весть об убийстве быстрее мысли распространилась по гулким галереям лечебницы и через ажурные дырья на улицу. Судя по звукам, сотня с лишним безработных свапаков восприняла её как сигнал, чтобы ворваться внутрь и разделаться с конкурентом.
Обезьяны, птицы, звери и пресмыкающиеся расшумелись, почувствовав неладное. Сурендранату и Джеку это было на руку. Баньян почти сразу заплутал в тёмной палате кишечных паразитов, но Джек, старожил, легко отыскал дорогу к выходу. Беглецы организованно отступили через комнату обезьян, распахивая по пути дверцы клеток. Получилось даже лучше, чем они думали, поскольку обезьяны тоже умеют открывать клетки; выбравшись на волю, они рассеялись по лечебнице и принялись выпускать менее разумных пациентов.
Тем временем Джек и Сурендранат пробирались мимо клетки, в которой сидела тигрица. Джек ненадолго задержался, что подобрать пару кусков тигриного помёта.
Они выбрались на главную улицу Ахмадабада. В ширину она была больше, чем многие европейские – в длину. От потери крови у Джека на открытом пространстве голова пошла кругом: он в городе или в какой-то затерянной пустыне? Сезон дождей закончился, и эта часть полуострова втягивала в себя иссушенный воздух со всей Средней Азии. Сегодняшняя порция ветра по пути из Тибета посетила живописную пустыню Тар, прихватив бесплатной сувенирной пыли и прогревшись от верблюжьего дыхания и раскаленных тандыров до соответствующих температур. Теперь всё вышеперечисленное неслось по главной улице Ахмадабада, как стадо обезумевших яков, не оставляя сомнений, почему Шах-Джахан назвал это место Гуердабадом – Обителью Праха.
Завоеватели-моголы, пришедшие сюда с Шах-Джаханом, были магометане. Их не заботило, что Джек убил москита. Иное дело – разбой среди бела дня. И если поведение свапаков не тянуло на открытое бесчинство, то десятки обезьян, высыпавших на улицу – кто с забинтованными руками, кто на костылях, – явно нарушали общественный порядок, особенно когда все разом, почуяв ближайший базар, устремились за поживой. Среди них преобладали священные мартышки – длиннорукие, длиннохвостые эктоморфы, которые вели себя так, будто они в городе хозяева (впрочем, по мнению индусов, так оно и было). Однако попадались и другие приматы (в частности, орангутанг, госпитализированный с воспалением лёгких). Они не желали оказывать мартышкам должного уважения и с боем прорывались к базару – кто по улице (на двух, на трёх, на четырёх лапах, в зависимости от видовой принадлежности и состояния здоровья), кто – перепрыгивая с ветки на ветку, кто по крышам, швыряясь кокосовыми орехами и замахиваясь друг на друга палками, как Джуди и Панч. Арьергард замыкали: четырёхрогая антилопа, родившаяся с шестью рогами, детёныш панцирного носорога и балу, медведь-губач, слепой и глухой, но унюхавший запах восточных сладостей на базаре.
Два могольских