– Просто пытаюсь освежить память, сударыня. Нет надобности так напрягать спину. Ну вот, теперь стало слишком свободно, придётся перешнуровывать заново.
– Не надо. Просто начни застёгивать корсет.
– Боюсь, он немного порвался.
– Я велю зашить. Ну же, быстрей. Я боюсь, что нас обнаружат.
– Не беспокойтесь, я же голый.
– Чем это лучше?
– Если я буду молчать, то сойду за французского дворянина. Все в страхе разбегутся.
– Особенно когда увидят твои шрамы. Они весьма живописны.
– Вы бы так не говорили, если бы представляли себе, как они достаются: всю эту боль, беспомощность, когда месяцами исходишь гноем и не знаешь, будешь ли через минуту жить или умрёшь.
– Ты забываешь, что я родила двоих.
– Пардон. Таким образом, вы вернули меня к прежней теме.
– Какой теме?
– Вы никогда не говорите о незаконном.
– Из чего ты мог бы сделать вывод, что я не хочу о нем разговаривать.
– Я просто задаю вежливые вопросы, принятые между родителями.
– Как поживают Джековы сыновья?
– Джимми и Дэнни растут в полку, как их отец и дядя. Если они не шкодят и не отлынивают от дела (что маловероятно), то сейчас чистят картошку в нашем лагере под Шербуром.
– Они догадываются, что ты шпионишь для Мальборо?
– Какой невежливый вопрос, госпожа герцогиня! Я вовсе не уверен, что шпионю. Ещё не решил, как быть. Никаких донесений ему пока не переправлял.
– Ну, когда решишься, можешь передать их через меня.
– Если решусь.
– Решишься обязательно. Ведь намечается вторжение в Англию, верно?
– Когда ирландские и французские полки весной передислоцируются в самую восточную часть страны и встают лагерем, начинаешь предполагать нечто подобное.
– Ты не сможешь этого допустить. Ты известишь Мальборо.
– Он в опале. Он и его жена с её бесконечными кознями не угодили Вильгельму и Марии. Ему пришлось продать все свои офицерские патенты. Теперь он никто.
– Да, и об этом говорят во всех версальских салонах. Но если французы высадятся в Англии, ему немедленно дадут полк, и ты в этот полк запишешься.
– Раз вы сами всё так хорошо знаете, мадам, буду считать, что ответил на ваши вопросы, и попробую задать встречный: догадывается ли герцог д'Аркашон, что вы – шпионка?
– Ты ошибаешься. Когда-то я шпионила для Англии, теперь – для себя.
– А. Ясно. То есть, если мы пересечём Ла-Манш, вы хотели бы знать об этом для своих целей.
– Ты сказал «для своих целей» так, будто у меня одной в целом свете есть свои цели.
– Ладно, ладно. Чёртова уйма пуговиц, а?
– Ты не жаловался, когда расстёгивал их десять минут назад.
– Двадцать минут назад, мадам, если вы не хотите, чтобы я окончательно упал в собственных глазах! Десять минут, скажете тоже! Неужто я так торопился?
– Может быть, торопилась я.
– Хм… считается, что он бывает тороплив и нечуток, а она хотела бы растянуть.
– Ну, я и растянула его, сержант, когда осматривала на предмет французской болезни. И, надо сказать, далеко пришлось растягивать.
– Вы пытаетесь сменить тему и сбить меня с толку лестью. Однако это методичное исследование моего ствола лишний раз подтверждает деловой характер нашей встречи, не так ли?
– Ну, хорошо. Я надеюсь, что номер третий, как считаешь ты, или второй, как считает Этьенн, будет не наполовину Лавардак, а наполовину Шафто, соответственно, много красивее, умнее и здоровее номера второго-первого, храни его Господь, бедняжку.
– Я… я… я в ужасе!
– Почему? Ты воевал, видел и сам делал худшее, на что человек способен!
– Может, это не так ужасно в сравнении с тем, на что способны женщины?
– Ты преувеличиваешь. В мире и впрямь есть ужасные женщины, но я не из их числа.
– Ну, знаешь… использовать мужчину таким образом… чтобы я даже не знал о собственных детях?
– Почему ты не задавал умных вопросов до того, как валиться со мной на сено, сержант Шафто? Ты до сих пор не знал, что от этого бывают дети?
– Ладно… ладно… я в ужасе от другого.
– От чего же?
– Разумеется, я знал, что ты на самом деле меня не любишь. Так что на этот счёт я не обольщался.
– Разумеется. Как я знаю, что ты не любишь меня.
– Ну да. Хотя вообще-то ты аппетитная.
– Да и ты очень даже ничего, Боб.
– Но я всегда полагал, что ты спишь со мной, потому что разлучена с Джеком.
– Как ты со мной, потому что разлучён с Абигайль?
– Ну да, мадам. Мне и в голову не приходило, что я нужен в качестве производителя… что не так с номером вторым-первым?
– Люсьен, как бы сказать, убогонький. Среди Лавардаков это обычное дело. Кроме того, он вялый и плохо растёт.
– А что номер первый-нулевой?
– Прекраснейшее дитя на свете. Весёлый, крепкий, умничка…
– Как его зовут?
– Его
– Кажется, я догадываюсь, в честь кого «Жак».
– Да, а «Жан» в честь Жана Бара.
– Вы назвали своего первенца в честь пирата и бродяги?
– Не понимаю возмущения. В конце концов, один из них – твой брат.
– А почему такая фраза: «его крестили»?
– Он отзывается на имя «Иоганн».
– Как-как?
– Иоганн. Иоганн фон Хакльгебер.
– Странное имя для незаконного ребёнка французской герцогини.