Каким образом трогает душу новейшая музыка. — Художественная цель, преследуемая новейшей музыкой — это «бесконечная мелодия» — выражение очень сильное, но неясное. Пояснить его можно так: человек вступает в море, его походка становится все более и более неуверенной, он постепенно теряет дно и, наконец, волей-неволей начинает волноваться: он должен плыть. В прежней музыке человек должен был танцевать, передвигаться туда и сюда, то плавно, то торжественно, то страстно. Определенная соразмерность и выдержанность во времени и силе вытесняет из души слушателя ее постоянную холодность; образуются два противоположных потока: поток свежего воздуха, поддерживаемый холодом души, и поток воздуха, нагретого дыханием музыкального вдохновения; в этом состояло волшебство прежней музыки. — Рихард Вагнер старался вызвать новое душевное движение, аналогичное, как сказано раньше, плаванию и волнению. Это, пожалуй, самое существенное из всех его новшеств. Он осуществлял свои художественные замыслы в знаменитой «бесконечной мелодии». «Бесконечная мелодия» не признает и смеется над всякой соразмерностью во времени и силе; она изобилует такими новшествами, которые непривычному уху кажутся ритмическими парадоксами и недостатками. Вагнер боится одеревенения, кристаллизации музыки, превращения музыки в архитектонику; с этой целью он противопоставляет двуактному ритму трехактный, нередко вводит даже пяти и семиактный ритм, повторяет часто одну и ту же фразу, растягивая ее в двойной или тройной период. Но легкое подражание этому искусству может грозить большою опасностью музыке. Не говоря уже о переразвитии ритмических ощущений, ей грозит одичание, упадок ритматики. Особенно велика была бы опасность, если бы музыка эта была лишена всякой высшей пластики и опиралась бы только на натуралистическое драматическое искусство и разговорную речь; ведь в последних нет никакой соразмерности; что же могли бы дать они чисто женственному существу — музыке.
Поэт и действительность. — Муза поэта, который не влюблен в действительность, — окажется недействительной и будет порождать ему детей с впалыми глазами и с чересчур нежными костями.
Средства и цель. — В искусстве цель не оправдывает средства; но священные средства могут освящать цель.
Самые плохие читатели. — Самые плохие читатели похожи на грабящих солдат; они берут себе только то, что им нужно, загрязняя и приводя в беспорядок остальное и надругиваясь над всем.
Признак хорошего писателя. — Хороших писателей можно узнать по двум признакам: во-первых, они предпочитают, чтобы их понимали, а не удивлялись им, и, во-вторых, они пишут не для остроумных и слишком проницательных читателей.
Смешанные роды. — Смешанные роды в искусстве указывают на недоверие художников к своим силам; он искал вспомогательных средств, поддержки, защиты подобно тому, как поэт призывает себе на помощь философию, музыкант — драму, мыслитель — риторику.
Зажимать рот. — Автору приходится зажимать себе рот, когда его произведение раскрывает рты другим.
Признак ранга. — Все писатели и поэты, любящие превосходную степень, хотят большего, чем могут.
Холодные книги. — Хороший мыслитель рассчитывает только на тех читателей, которые находят наслаждение в хороших мыслях. Таким образом, книга, кажущаяся холодной и скучной, в глазах разумных читателей блещет духовньши лучами света и доставляет настоящее духовное наслаждение.
Уловка неуклюжего. — Неуклюжий мыслитель призывает к себе обыкновенно на помощь или болтливость или торжественность. Первая, думает он, придаст ему подвижность и легкость. Прибегая же к последнему, он делает вид, будто его неповоротливость есть результат его свободного желания, художественного замысла, требующего, для сохранения достоинства, медленности движения.