Смерти.net

Среди тех военных, кто заходился в крике, некоторые раньше проходили через терапию, а некоторые – не проходили. Но зато все, кто выдерживал пересадку в военного киборга – час, два, три, некоторые даже четыре с половиной часа выдерживали (это был максимум, к сожалению, больше не удавалось никому), сдерживая этот страшный крик, – были вне терапии уже много лет либо не подвергались ей никогда. Получалось, что отсутствие терапии все-таки не являлось гарантией сохранности сознания при попытке пересадки. Но по крайней мере давало хоть какие-то шансы.

Почему же терапию запретили, несмотря на то что пересадка оказалась невозможной и в мирной жизни? Вероятно, все-таки где-то тайно проходили разработки улучшения пересадочных технологий, и терапию решили упразднить с позиции надежды или оптимизма: чтобы хотя бы в будущем иметь шанс пересаживания людей в не-людей. А может быть, правительство больше не хотело терять военных и было проще криминализировать всю терапию разом, чем тратить огромные ресурсы на отбор тех, кто никогда не был в терапии (ведь точно врали бы, умалчивали, обманывали; потом пришлось бы выбрасывать гигантские деньги на обучение и пересадку, а он орет как умалишенный, то есть он и есть умалишенный). Теперь уже сложно сказать. Наверное, терапию запретили точно так же, как запретили тяжелые наркотики и диссоциирующие психоделики – и это не метафора и не сравнение, а прямая аналогия. Терапия изменяла сознание на таком же глубинном уровне, как и некоторые психоделики. И несмотря на то что она вроде бы – как считалось – делала жизнь человека лучше, в целом она разрушала то, что делало личность уникальной, растворяя и преодолевая травмы и проникая в память о прошлом так, что прошлое и память одинаково растворялись в новом счастливом существе.

Да, терапия облегчала жизнь при жизни. Но ценой отмены жизни после смерти.

Еще, вероятно, дело в границах. Популярные на момент запрета терапии практики слишком серьезно формулировали и теоретизировали весьма условное понятие границ. На самом деле никаких границ нет: есть иллюзия границ как возможности влияния. Работая с границами, терапия фактически создавала эти границы из ничего – и они становились железобетонными, помещая сознание в своего рода бункер. Воскрешенный дубликат, при жизни слишком критическое количество лет находившийся в терапии, зачастую оказывался этим самым железобетонным бункером – его знания не могли подгрузиться в контекст и обогатить его. И соответственно, контекст для него тоже не включался. Это было похоже на аутизм, только слишком наглядный – аутизм как самую настоящую психическую метафору.

До сих пор среди дубликатов нашего города есть несколько десятков терапированных контекстуальных аутистов – это те, которым не повезло быть в активной долгоиграющей терапии на момент копирования. Закон о криминализации терапии наше правительство подписало сразу же после того, как разобрались, откуда берутся контекстуальные аутисты. Эти несчастные, конечно, могли безболезненно созваниваться с родственниками, но после слияния контекстов так и продолжили существовать в полной изоляции от интернета для мертвых. Мы видели их, но они не видели нас, смотрели сквозь, пугались, если мы хлопали их по плечу – для них мы были цифровыми призраками мира по ту сторону крепких, старательно наработанных психических границ. А потом терапию запретили во всем мире (точнее, том мире, где всем руководило мировое правительство). Всем, кто был в терапии на момент запрета, наотрез отказали в копировании как минимум на год – а после года только на свой риск (идеальный срок был четыре с половиной года – за это время, как правило, границы выветривались).