Смертельный рейд

– Иначе никак! Не буду стройной и красивой – самца здорового больше ничем к себе не заманю в постель. А я еще одного ребенка хочу.

– И как?

– А что «как»? С твоим появлением мои надежды окрепли.

– Да? А сколько я пролежала? Уже ночь?

– Ха! Ты провалялась полдня, потом ночь, потом день и половину сегодняшней ночи. Уже опасались, что ты не выживешь.

«Кошмар! Это я около полутора суток провалялась! – мысленно запаниковала Шаайла. – Вот она какая страшная, эта черная мгла! Могла ведь и в самом деле умереть, если бы контакт не оборвала».

В этом контексте особенно стали интересны ранее произнесенные слова:

– Ты сказала, что твои надежды окрепли? Почему?

– Как же! На тебя теперь вся ватага молиться готова. Теперь уже никто не сомневается, что ты великая целительница и послана нам божественными предками для поправки нашего здоровья.

Женщина стала делать прыжки на месте, вскидывая ладони вверх, и вашшуне пришлось поторопить ее с объяснениями:

– По той причине, что умер казначей?

– Тоже важная причина, но не настолько. Этому лысому садисту и так уже недолго оставалось воздух портить.

– Есть иная причина?

– Конечно! Все потому, что ты вылечила Травана!

– Неужели?

– Неизвестно, сможет ли он делать детей, но уже вторую ночь он усердствует с некоторыми женщинами, словно молодой кобель. Даже на полянку поднимается, только чтобы перекусить да похвастаться. – Женщина прекратила свою разминку и не смогла удержать на лице довольную улыбку. – Меня он потащил в постель одной из первых, так что, если я понесу от него, буду благодарна тебе до конца жизни. Да и в нашей общине тебя всегда примут с распростертыми объятиями. Ну а если ты еще и всех можешь вылечить…

– Нет! – замотала Шаайла в испуге головой. – Это очень трудно! Я вон только немного Травана подлечила и при этом чуть сама не умерла.

– Мм… Трудно? Хм! Тогда я тебе не завидую. На тебя уже такие виды… – Она оглянулась на большую пещеру, откуда уже доносился топот. После чего скривилась и явно посочувствовала: – Особенно у нашего атамана большие проблемы. Он еще что-то может, еле-еле, но не больше. Да и то раз в рудню, не чаще.

А тут и атаман появился. Высокий, довольно видный красавец лет сорока – сорока двух на вид. Сильный, уверенный в себе, с вьющимися, кудрявыми волосами до плеч, он легко мог разбить не одно женское сердечко. Вот только если у него и в самом деле имелись проблемы со здоровьем, сразу становились понятны та глубокая печаль в его глазах и скорбно опущенные уголки губ.

Войдя в пещерку, атаман только одним жестом отправил вон как одну, так и вторую сопровождающую его женщину. Потом уселся рядом с полатями, протянул руки ладонями вперед к пленнице и заговорил сочным, приятным баритоном:

– Мне уже Траван все рассказал. Я верю тебе и сделаю самой счастливой в этом мире. Только вылечи меня. Ну, поторопись!

– Я не могу. У меня нет сил. Да и я сама могу умереть при таком лечении, – сжалась от непроизвольного страха вашшуна. – Надо подождать, посмотреть…

Только вот звереющий на глазах красавец мужчина ни ждать, ни смотреть не собирался.

– Лечи! Немедленно! Иначе я тебя прямо здесь растерзаю на мелкие клочки!

Страх у пленницы сменился откровенным удивлением:

– Неужели тебя ничему не научила судьба твоего казначея?

И в следующий момент поняла: нет, ничему не научила. А скорее всего, статный красавец уже так обозлился на жизнь, что решил – ему терять нечего. Или пойманная ведьма его излечит, или…

Глава девятая И кого же я упокоил?

Наверняка в криминогенной среде этого странного мира никогда и не существовало такого понятия, как «залечь на дно». Потому что Дно у всех ассоциировалось только со смертью и преждевременной гибелью. Это мнение не могли развенчать даже те жалкие единицы Светозарных, которые выбирались на поверхность героями и считались обеспеченными до конца своей, довольно продолжительной жизни (ранняя смерть моего конкурента-художника явно смотрелась исключением из общего правила). Так что ничего хорошего меня не ожидало.

Уж на что поставной считался оптимистом да добряком, но и он, когда мы уселись в камере за совсем по-иному накрытым столом, нешуточно загрустил. Правда, не по той причине, что вдруг меня полюбил или проникся ко мне искренней симпатией. Его практицизм и расчет и здесь не слишком давали простор дружбе, подвижничеству и состраданию. Ему очень жаль было потерять такого талантливого, можно сказать, уникального живописца. Теперь он уже не сомневался в победе своего сектора по сумме всех конкурсов, а вот что будет на следующих соревнованиях?

– Проиграем мы, – уже заранее плакался он, не глядя на меня и с опаской ковыряясь вилкой в принесенной специально для него фарфоровой тарелке.