Смертельный поцелуй

«Похоже, я затеяла что-то совсем уж непорядочное… Меня бы надо высечь за все это… Но они сами виноваты. Могли бы найти себе более достойное развлечение. Поиграли бы в шахматы, что ли… А заниматься сексом с молоденькой распущенной девчонкой, которая одному из этих старых ослов является еще и падчерицей, – это аморально».

Рассуждая таким образом, Наталия на такси добралась до набережной и спряталась в густых зарослях ивы, чтобы увидеть весь спектакль от начала до конца.

Первым на место прибыл, как ни странно, Бартоломей. Он был в длинном черном кожаном плаще и шляпе, которая грозила улететь в любую минуту. Он встал в тени, но постоянно смотрел на крыльцо, ярко освещенное уличным фонарем.

«Интересно, о чем он сейчас думает?»

И вдруг появился Францев.

Наталия, сидевшая всего в нескольких шагах от них, могла слышать каждое слово.

– Это ты? – вскричал Францев и бросился, ничего не объясняя, на Бартоломея. Он схватил его за грудки и повалил на землю.

– Ты что, с ума, что ли, сошел? Отпусти! Отпусти, тебе говорят… Я ничего не понимаю. За что ты избиваешь меня?

– Ах, он еще и не понимает… Мне только что позвонили и сказали, чтобы я принес сюда три миллиона рублей, иначе кассета будет растиражирована, твою мать…

– Кассета? – Бартоломей скинул с себя Францева, проворно встал и успел схватить его за руки, прежде чем тот снова набросился на него. – Успокойся. Объясни, что произошло.

И они, не сговариваясь, перешли на шепот. Так, разговаривая, они медленно удалялись от вокзала, пока наконец не скрылись за поворотом аллеи. Только после этого Наталия вышла из своего укрытия и побежала в противоположную сторону – ловить такси.

Она ожидала более откровенной и бурной реакции от этой встречи, надеялась, что услышит что-нибудь новое, что прольет свет на убийство соседки Маши. Ей казалось, что такие взрослые и неглупые мужчины без труда вычислят имя шантажистки, ведь съемка, как Наталия и предполагала, велась с лоджии, откуда хорошо просматривалась вся спальня Бартоломея. Но, к сожалению, конца их разговора она так и не слышала. «Все равно, полезная эмоциональная встряска…»

Уже поднимаясь к себе, она поняла, что совершила очередную глупость и что нельзя потрафлять своим довольно-таки низменным чувствам, таким, как психологический самосуд по отношению к несимпатичным тебе людям.

Логинова еще не было.

Приняв ванну и прогревшись хорошенько, Наталия надела теплую пижаму и прочно обосновалась на кухне. Слушая щебетание Сони, она поужинала и вдруг поняла, что снова увлеклась расследованием и забыла о другой, отличной от остальных, форме добывания информации. Поэтому, поблагодарив Соню за ужин, она зашла в свой кабинет и села за рояль.

Она заиграла что-то бесконечно печальное, но не имеющее постоянной мелодии… Так поет, наверное, осенний дождь, когда ему особенно грустно.

Появилась комната с зелеными шторами и большим рыжим диваном, на котором лежал такой же рыжий толстый кот. В комнату стремительной походкой вошла женщина с коротко остриженными русыми волосами и в ночной сорочке. Она села за журнальный стол и принялась что-то быстро писать на листке бумаги. Шаги за дверью заставили ее вздрогнуть, и она поспешно спрятала письмо, сунув его в голубую цветочную вазу. В комнате появился мужчина, это был тот самый брюнет, который еще недавно выбросился из окна. «Неужели он после падения с девятого этажа остался жив?» На этот раз он был в домашних брюках и клетчатой рубашке.

– Ты куда? – обратился он к женщине с таким видом, словно заранее знал, что услышит, и заранее приготовился к этому: у него был взгляд затравленного зверя, попавшего в капкан и понимающего, что ему из него уже не выбраться. – Ты меня слышишь, Вика?

Женщина подняла голову и посмотрела ему в глаза:

– Леня, нам надо поговорить… Я устала от этой лжи, я ношу ее в своем сердце весь день и с ней же ложусь спать… Это невыносимо. Ты все давно знаешь и понимаешь… Мы не должны жить вместе. Пойми, все кончено… Я люблю его.

– Ты уходишь от меня? От Саши?

– Сашу я потом заберу к себе… Он еще маленький и ничего не понимает, но когда вырастет, я ему все объясню…

– Он же не нужен тебе… Оставь его мне… – Этот большой и красивый человек был на грани срыва. Это чувствовалось по его просительной интонации, даже по тому, как он согнулся, словно все внутренности у него враз воспалились… Он страдал и нравственно, и физически.

– Ребенок должен оставаться с матерью… Что касается квартиры, то я ни на что не претендую, я и так делаю тебе больно… Ну же, – она подошла к нему, привстала на цыпочках и осторожно, как драгоценный сосуд, обхватила руками его голову, – возьми себя в руки… И постарайся понять меня. Обещаешь?

Она поцеловала его долгим поцелуем, и Наталия, которая невольно подсмотрела эту интимнейшую сцену, испытала жгучее чувство обиды за этого мужчину. «Как можно так издеваться над человеком? Как можно так целовать? Это же не поцелуй, а смертельный укус кобры…»