Смертельный полет бабочки

Нужно было всё это немедленно заканчивать. У пожилого человека могла начаться настоящая истерика. Тогда придётся вызывать Скорую помощь, возиться с врачами, а мне этого всего ужасно не хотелось делать. Я встала со стула, нашла пустой стакан, налила прямо из-под крана холодной воды, уселась напротив профессора, вложила ему в руку стакан и спокойно сказала:

– Василий Порфирьевич, выпейте, пожалуйста воды, а потом мы с Вами немножко правильно подышим. Вы успокоитесь, и мы обо всём как следует поговорим. Поверьте мне, я знаю, что делаю. Меня немножко такому обучали.

Профессор отстранённо на меня посмотрел, но послушался и немного выпил воды. Я забрала у него стакан и поставила его на стол. Потом мы с Василием Порфирьевичем «правильно» подышали: здесь важно, чтобы выдохи были длиннее вдохов. Например: 4 счёта – вдох, 2 счёта – задержка дыхания, 6 счетов – выдох. И так несколько раз. Наконец, я увидела, что профессор почти пришёл в себя, он удивлённо на меня посмотрел, потом вскочил со стула и, подойдя к раковине, открыл воду и несколько раз плеснул себе на лицо. Я с облегчением вздохнула: моя терапия подействовала. Да она, собственно, всегда действует. Василий Порфирьевич промокнул вафельным полотенцем своё лицо, тщательно вытер руки и усевшись обратно на стул, произнёс:

– Руслана, ты прости меня, девочка, за такой мой эмоциональный срыв, но как-то всё сразу навалилось и я… просто растерялся. Третий день мечусь словно волк в клетке: туда-сюда, сюда-туда, а результата никакого нет. Вот я, наверное, и не выдержал.

– Василий Порфирьевич, я рада, что Вы успокоились, и теперь сможете мне всё по порядку рассказать. Только начните с самого начала, мне так легче будет во всём разобраться. – Внимательно глядя на учёного мужа, спокойно предложила я.

– Да, да, Руслана, конечно. Значит вот в чём тут дело…, где-то месяца два назад мне позвонил один мой давний ученик и предложил прочитать короткий курс лекций по… ну скажем так, по химии. Хотя, конечно, это не совсем химия, но… в общем, сейчас не в этом суть. Я немного подготовился и вот, начиная с сентября и по сегодняшний день, два раза в неделю занимался со своими учениками. Вернее, с ученицами, потому что все они оказались молодыми девочками. Я, собственно, не очень хорошо понимал: зачем им… ну… скажем так, экспериментальная химия в области квантовых технологий, в данном случае скорее всего нужно изучать физику, а не химию. Но мне предложили не просто хорошие деньги, а ОЧЕНЬ хорошие. Ну… это так, неважно. В общем, на этой неделе, а точнее во вторник, я проводил свой урок на свежем воздухе.

Здесь Василий Порфирьевич, прервался и, уставившись в окно, о чём-то задумался. Я не торопила профессора, пусть рассказывает, как рассказывается. Главное, чтобы было без лишних эмоций. Мне и моей недавней истерики вполне хватило. Ну их к чёрту эти дурацкие эмоции! Вскоре Василий Порфирьевич, встряхнулся, потёр лоб и продолжил свой захватывающий рассказ:

– Да…, тут, Руслана, ещё есть одна на мой взгляд странность. Дело в том, что я читал свои лекции не в школе или там в институте. Нет, меня привозили на территорию частного большого дома, я шёл в отдельно стоящее одноэтажное здание, в котором располагалась ультрасовременная лаборатория, учебные классы, и ещё несколько подсобных помещений. Всё как следует рассмотреть мне не представлялось возможным, потому что везде, по всему периметру этого здания находилась охрана и всюду понатыканы камеры видеонаблюдения. Так вот, позавчера я проводил урок на улице, в большом парке, возле оригинального, выполненного в виде сердечка, пруда. Я сейчас, Руслана, не буду вдаваться в суть химических опытов, которые я там демонстрировал, это теперь совершенно не важно. А важно, то, что там, на берегу этого странного пруда я, старый дурак, умудрился потерять одну очень для меня важную и дорогую вещь. А именно: брошь.

При этих словах профессора, я вздрогнула и в недоумении уставилась на Василия Порфирьевича. Я сегодня нашла одну занятную брошку и с ней приехала к профессору, а учёный муж на днях потерял брошку. Ну прямо мистика какая-то. Василий Порфирьевич, не заметив моей такой своеобразной реакции, продолжал рассказывать: