И в самом деле не пришлось. Обед был замечательный. Выпили на всех одну бутылку прекрасного, старого еще армянского коньяка, причем большую часть бутылки «распробовала» Марина. Кухня была потрясающей. На десерт подали свежий арбуз. И вообще вся обстановка в отдельном кабинете, где они сидели, располагала к удивительному покою. Несколько раз вежливо заглядывал хозяин ресторана, Рустам Алиевич, интересовался, нравится ли, нет ли еще желаний? Улыбался Марине, а она, находясь в центре внимания, окруженная «генеральскими погонами» — даже Сережка казался ей тоже генералом, — плавала в океане всеобщего восхищения. Но что самое удивительное, во что бы ни за что она не поверила, было то, что за столом ни разу не прозвучало ни слова, связанного со служебными делами. Потрясающе! Телевизионщики уже после второй рюмки, забыв обо всем на свете и решительно на все наплевав, кроме себя любимых, углубились бы в собственные вечные проблемы. А тут — действительно отдых.
Исподволь Марина наблюдала за Сергеем, как он себя чувствовал среди этих «тяжеловесов». Оказалось, свободно вписался, тоже что-то рассказывал, над чем все смеялись, держал себя непринужденно, не скованно, и значит, решила про себя Марина, даже изумившись неожиданно пришедшей ей в голову мысли, быть и ему генералом. Никуда теперь от этого не денешься…
Разъезд был также в стиле прошедшего обеда. На улице постояли, покурили, все, кроме Сергея. Теперь уже на служебные разговоры «вето» было снято, и они в двух словах уточнили диспозиции завтрашнего дня.
Климов попросил Турецкого сразу, как он приедет в Нижний Новгород, изыскать возможность и прислать факсом фотографию Зои Воробьевой. Он напомнил, что консьержка говорила, будто предновогодним утром к Морозову приходила какая-то красивая женщина или девушка, которая умела «держать спинку». Вот бы и предъявить теперь ей это фото наряду с другими, вдруг опознает? Тогда лопнет версия Зои о том, что она была в Москве в последний раз аж за неделю до гибели Леонида.
Турецкий пообещал сделать.
Затем они расселись по машинам, помахали друг другу и разъехались — каждый в свою сторону. И все это получилось легко и непринужденно, ничуть не отразившись на прекрасном настроении.
— Кажется, у нас с тобой, дорогая, на сегодня больше нет проблем, кроме…
— Кроме чего? — лукаво уточнила Марина. — Кроме того, что придется выбивать палками нашу одежду?
— Это пустяки, вытряхнем… Я за тебя боялся. Что ты могла сорваться. Но, слава богу, обошлось. А ведь он меня спросил: что, мол, предлагаешь? Я и ответил: выкинуть к такой-то матери. А ты поступила абсолютно правильно, когда заставила меня отдать ему письма. Была уверена? Или нет?
— Понимаешь, Сережка, когда встречаешься с нормальными людьми — не скрытыми мерзавцами, не хитрыми «царедворцами», начинаешь и сама думать, как они. И я очень этому рада. И за тебя — тоже. Ты у меня умный и честный, вот это главное. А остальное, Сереженька мой, приложится. Ну как арбуз с грядки в Новый год… Ведь оказалось, что даже и такое возможно, правда?
— Ага… — Он задумчиво покивал и тихонько запел в игривом ключе:
А напелась, наплясалась —
На заре ложилась спать…
Да уж как же и металась!
Только-только не ломалась
Наша старая кровать!..
Наша ста-а-арая кровать…
— Ты чего это поешь? — удивилась Марина.
— Да так, вспомнилось… Из Беранже…
— О-бал-деть… — с расстановкой произнесла Марина. — Нет, я точно решила: ничего здесь уже не поделаешь, быть тебе генералом!
— Как скажешь, дорогая, — беспечно отозвался Сергей, даже не улыбнувшись. — Не помнишь, у нас дома наберется на пару маленьких рюмочек? Или по дороге забежать?
— У нас с тобой теперь все есть. Потому что я, кажется, начинаю тебя по-настоящему узнавать… И мне все больше нравится этот процесс.
4
С отъездом Турецкого и Романовой дел прибавилось основательно. Неприступной горой они, конечно, не выглядели, но что-то похожее на то ощущалось. Сергей мог теперь только забрасывать Марину по утрам в Останкино и мчался сам на Большую Дмитровку, где в кабинете Турецкого у них был штаб и куда свозились все вновь добытые материалы, а вечерами снова летел на студию, чтобы забрать Марину и отвезти домой.
Умница Марина сумела составить список людей, посещавших за последние полгода жилье Морозова. Но, сделав одно, ей пришлось окунуться и в дальнейшую помощь расследованию — как бы уже на общественных началах. То есть следовало тактично и настойчиво уговорить перечисленных лиц «откатать» специально прибывшему в Останкино криминалисту свои «пальчики» — без протестов, возмущений, публичных негодований, а главное, без лишнего трепа, присущего всей журналистской и телевизионной братии. Не хватало еще, чтобы по огромному комбинату пронеслись слухи, что у всех требуют снимать отпечатки пальцев! Скандала же не избежать. Однако Марина сумела провести эту операцию достаточно быстро и без шума, за что немедленно удостоилась личной благодарности Грязнова.