Смертельно опасны

– Иметь при себе неутвержденные регламентом лекарства во время твоей смены. – Она нахмурилась. – Я думала, что говорила тебе об этом. Нам нельзя носить даже аспирин в кармане.

– Почему нельзя? – спросила я.

– Потому что это опасно для обитателей пансионата.

– Только если они заберутся тебе в карман, – сказала я с легким смешком.

– Никого не волнует. – Глория мотнула головой. – Тотальный запрет. Единственный способ быть абсолютно уверенным, что пациент не примет то, что не должен принимать, сделать так, чтобы при нас вообще ничего не было.

– Это жестче, чем в больнице, разве нет? – сказала я, размышляя вслух.

– Понятия не имею. Да оно и не важно – это их правила.

– Так что ты увидела кого-то… – Я оборвала фразу, уже зная, кто это мог быть.

– Лили Романо, – сказала она со скорбным вздохом. – Поймала на горячем. Я даже не могла сделать вид, что ничего не видела. Она обходила палаты с кувшинами с водой…

Я подняла руку.

– Я была там, сестренка.

– О чем ты говоришь? – спросила она, снова включая режим сомнения и готовясь мгновенно рассердиться.

– Я тоже прихватила Лили Романо с таблетками, – сказала я печально. Я вкратце рассказала сестре о той встрече в маминой комнате, добавив: – Я не помню, говорила ли ты мне об этом правиле «никаких лекарств»? Если и говорила, то в тот день я забыла об этом.

– Она умоляла тебя никому не говорить? – спросила Глория прежним расстроенным тоном.

– Да, но не об этом. – И я рассказала ей все остальное.

– Это странно. С чего бы ей просить тебя промолчать о том, что она меняла постель, но не о таблетках?

На мгновение я задумалась.

– Потому что она поняла, что я не знаю это правило, и не хотела меня просвещать на сей счет. Заставила меня думать, что я просто выручаю ее в неловкой ситуации, что было умно. По-настоящему умно.

– Она шла на серьезный риск, – сказала Глория.

Я помотала головой:

– Ведь я не сказала даже тебе, не так ли?

Глория снова вздохнула:

– Она повела меня к своему шкафчику, и я смотрела, как она кладет таблетки в свою сумочку, все время умоляя меня никому не говорить и обещая никогда больше этого не делать. Мне было ее жалко: кластерная головная боль – просто убийца…

– Да, мне она тоже это сказала, – отреагировала я. – Но когда я спросила ее сегодня о ее самочувствии, она ответила, что в последнее время болей нет. – Я принесла таблетку из комнаты. – Эта прилипла к моей подошве, – пояснила я, протягивая таблетку Глории на кончике пальца. – Ты видела такие же?

– Самих таблеток я не видела, только пластиковый контейнер, – сказала она, беря принесенную мной таблетку большим и указательным пальцами. – Это не таблетка от головной боли. Это метилфенидат.

Я нахмурилась:

– Это тот мет, который в метамфетамине?

– Метилфенидат, который риталин, – сказала она. – Ну знаешь, СДВГ?[107] Нет, не знаешь. Прости, что я скажу это, Вэл, но ты слишком стара. Ты выросла до того, как яйцеголовые принялись излечивать детей от детства. Минимум половина детей, с которыми я ходила в школу, постоянно глотали риталин, или адерол, или что-то еще.

Я была в ужасе.

– И мама с папой…

– О, черт, нет. – Глория рассмеялась. – Но многие школьники дополняли карманные деньги, полученные от родителей, тем, что продавали все, что им было не нужно, детям, у которых рецепта не было. Они покупали эту дрянь, чтобы сбросить вес или зубрить всю ночь перед экзаменом, и я даже слышала, что один шестиклассник снабжал этими таблетками пару учителей. – Она нахмурилась. – Но их никогда не пьют от головной боли. Они тебя наградят головной болью.

– Ладно, укажем на очевидное: Лили Романо не школьница. Зачем ей их принимать? – спросила я.

– Взрослый синдром СДВГ, полагаю?

– Не парься. Думаю, нам лучше поехать назад в пансионат и поговорить с дежурными сестрами.

Глория поймала меня за руку, когда я уже вставала.

– О’кей, но что мы им скажем?

– Начнем с того, что нам известно, и дадим им додумывать остальное.

Глория была удивлена не меньше моего, когда мы обнаружили Джилл Франклин во главе ночной смены. Я подумала, что это логично: незаметна, но достаточно компетентна для того, чтобы все могли спать спокойно. Джилл Франклин, увидев нас, была поражена еще больше. Мы шли по главному коридору жилого отделения по направлению к сестринскому посту, когда дверь слева открылась внезапно, но очень тихо, и она вышла в полутемный коридор. Она была к нам спиной, но я узнала ее силуэт и осанку балерины. Она остановилась – по-прежнему спиной к нам. Мы с Глорией замерли на месте и посмотрели друг на друга. Я пожала плечами и прокашлялась.

Джилл Франклин резко крутнулась и щелкнула кнопкой фонарика, ослепив нас обеих.

– Обожемой!

Она произнесла это резким шепотом. Фонарь погас, оставив нас с Глорией по-прежнему ослепшими, а Джилл шла по направлению к нам, и ее обувь издавала негромкий звук: «скрип-скрип-скрип».

– Что вы обе делаете здесь в такое время? Должно быть, уже за полночь. Вы что, с ума сошли?