Воинственность, жертвенность и нетерпимость — вот характерные признаки молодой религии и любого другого молодого цивилизационного феномена. Ранние христиане, шедшие на смерть, чтобы не поклоняться-римским языческим божествам, со временем сокрушили эти божества — никто и не вспомнил о терпимости. Епископ Реймса Хловис заявил королю франков, пришедшему креститься: «Склони голову! Сожги то, чему поклоняешься, поклоняйся тому, что сжигаешь!»56 А где же христианское смирение и терпимость, ваше преподобие? Протестантские монархи и католические короли не моргнув глазом сжигали еретиков или четвертовали их на лобных местах вроде Тайбернского рынка в Лондоне. Христианство, покорившее мир, вовсе не было «робкой» религией, и проповедники христианства отнюдь не внушали новообращенным представления о равенстве всех религий. Есть только одна истинная вера; все прочие — от лукавого.
С амвонов христианских церквей сегодня раздаются многоголосые причитания — христианство кается в былых грехах. «Мы ошибались, сопровождая конкистадоров, ошибались, обращая в свою веру дикарей, ошибались, прислуживая империи. Мы признаем свою вину и молим о прощении тех, против кого грешили наши отцы и мы сами».
Возможно, раскаяние открывает путь на небеса, но здесь, на земле, оно творит преисподнюю. История учит, что пинают ту собаку, которая скулит. Кто примкнет к религии, священники которой ходят в рубищах, посыпают головы пеплом и каются в грехах давно минувших столетий? Неужели те, кто сызмальства усвоил, что христиане — угнетатели и расисты, удовлетворится этими стенаниями и мольбами? Или они скажут: «Предки этих христиан обирали и терзали нас, но их потомки парализованы чувством вины и не окажут серьезного сопротивления. А не отобрать ли у них то, чем завладели предки, а потом и все остальное?»
Разве признание собственных грехов и раскаяние в них означает переход на более высокую «этическую ступень»? Или это всего-навсего очередное доказательство утраты христианами веры в истинность своей религии и в ее превосходство? Если Запад рассчитывает на долгую жизнь, ему следует как можно скорее возродить «задорный дух юности». Ибо заложено в природе вещей, что государства и религии делятся на властвующих и подвластных. Времена мнимого равенства — всего лишь периоды затишья, перемирия, передышки в вечной схватке. «Homo homini lupus est», — отчеканил римский комедиограф Плавт. Человек человеку волк. А Томас Гоббс прибавил: «Я нахожу общим стремлением человечества неизбывное и неутолимое желание власти, кое истощается лишь со смертью»57.
Израиль — современное государство изобилия, окруженное нищими соседями, всегда готовыми вдобавок предъявить те или иные претензии. Запад — современная цивилизация изобилия, окруженная нищими соседями, всегда готовыми предъявить те или иные претензии. Подобно тому как западные интеллектуалы непримиримо относятся к «тяжкому» историческому наследию Запада, так и израильские «постсионистские» историки видят прошлое своей страны исключительно в мрачных тонах. И как Запад уверен, что все народы должны удовлетворяться тем, что имеют, так и некоторые израильские политики полагают, что палестинцам вполне достаточно их «бантустанов» в секторе Газа и на Западном берегу реки Иордан. Но с какой, собственно, стати? Если на каждого русского будет приходиться двадцать, а не десять, как сегодня, китайцев, разве Китай не предпримет попытки вернуть то, чего лишился, когда он был слаб, а Россия сильна?
Израиль противостоит исламу — древней вере, адепты которой привыкли сражаться и готовы жертвовать собой во имя Пророка; а США имеют двухтысячекилометровую границу с Мексикой. Вероятно, аналогия не слишком убедительная, но и Америка ныне уже не та, какой была раньше. В 1953 году начисто лишенный какой бы то ни было сентиментальности старый солдат по имени Айк[13] приказал провести операцию «Мокрая спина»[14] по выдворению из Штатов всех нелегальных эмигрантов. Может ли хоть кто-нибудь представить себе мистера Буша, приказывающего выдворить из Соединенных Штатов пять или десять миллионов нелегалов?
Как однажды заметила Голда Мейр, у Израиля не было друга надежнее Ричарда Никсона, спасшего еврейского государство в войне Йом Киппур. Однако тот Ричард Никсон, которого помнит автор этих строк, не был глух к урокам истории. Он говаривал: «Политик должен смотреть далеко вперед». В Сан-Клементе, после того как Никсон побеседовал по телефону с Ицхаком Рабином, нашим израильским приятелем, с которым мы познакомились на исходе войны Йом Киппур, — после того как Никсон повесил трубку, моя жена Шелли спросила бывшего президента, каковы, с его точки зрения, перспективы Израиля.
«Перспективы?» — задумчиво переспросил Никсон. Он вытянул правую руку, выставил вверх большой палец, как римский император, выносящий приговор гладиатору, — и медленно опустил ладонь большим пальцем вниз. Спрашивать, что он думает о перспективах Запада, я не стал.
6. Новая реконкиста