— Печально! — воскликнула Александра.
— Почему бы вам не посмотреть на ящериц и змей? — спросил торговец орехами.
Александра поморщилась. Рептилии внушали ей отвращение с детства. И хотя обезьянник был закрыт, она купила кулечек с орехами и съела их сама. Орехи вызвали у нее жажду, и она купила себе сок и принялась посасывать его через соломинку, с беспокойством прикидывая, как это отразится на ее весе.
Она полюбовалась на павлинов и на боязливую антилопу, потом свернула на тропинку, которая привела ее к маленькой рощице. Кажется, это были тополя. Александра была здесь одна, и поэтому сняла туфли и пошла босиком. Или сделала что-то еще в том же духе. Иногда ей нравилось быть одной. Как сейчас.
Ограда из толстых чугунных прутьев, едва заметная среди деревьев, привлекла внимание Александры. За оградой находился мужчина, одетый в мешковатый, очень смахивающий на пижаму, хлопчатобумажный костюм, перехваченный у пояса какой-то веревкой. Он сидел на полу, не поднимая глаз. Табличка у основания ограды гласила:
ХОРДОВЫЕ
— Как здорово! — воскликнула Александра.
Впрочем, это очень старая история. Каждый раз я рассказываю ее по-разному. Иногда она начинается с момента, где я сейчас ее кончил. Иногда Александра просто разговаривает с человеком за решеткой. Иногда они влюбляются друг в друга, и она пытается помочь ему сбежать. Иногда их убивают при попытке к бегству, и это
Правда, часть рассказа не вяжется со здравым смыслом. Кто посадит человека в клетку? Меня, например. Кто по сделает? Инопланетяне? Кто говорит об инопланетянах? Я ведь ничего не знаю об их существовании.
Моя теория, моя лучшая из теорий заключается в том, что меня здесь держат люди. Простые, обычные люди. Это обычный зоопарк, и обычные люди приходят, чтобы полюбоваться на меня. Они читают то, что я печатаю на своей машинке — эти тексты появляются на электронном табло, похожем на табло, которое анонсирует заголовки газеты «Таймс» на 42-й улице. Когда я пишу что-нибудь смешное, они, наверное, смеются, а когда я пишу что-то серьезное вроде призывов о помощи, они начинают зевать и расходятся. А может быть, наоборот. В любом случае они не воспринимают мои слова всерьез. Им наплевать, что я здесь сижу.
«Ужасное»?
Это не ужасно. Почему? Потому, что это всего лишь рассказ. Может быть,
Лэнгдон Джонс
ВЗГЛЯД ОБЪЕКТИВА
Фильм снимается на шестнадцатимиллиметровой пленке «Агфа» камерой «Белл энд Хауэл». Скорость съемки — двадцать четыре кадра в секунду, фильм длится пятнадцать минут тридцать две секунды. Пленка имеет оптическую звуковую дорожку; оптимальная ширина экрана — восемь футов.
Кое-где в фильме используются светофильтры, очень слабые. Они не создают единого цветового фона, а лишь подчеркивают преобладание той или иной краски. В некоторых случаях тот же эффект достигается сосредоточением в кадре предметов нужного цвета. Они попадают в поле зрения либо каждый отдельно, либо — несколько сразу.
На протяжении всего фильма девушка одета в белое плиссированное платье, подпоясанное длинной золотой цепочкой, конец которой свешивается ей на бедро.
У нее стройная фигура, движения легки и грациозны. Темные волосы разделены пробором посередине и спадают длинными прядями на спину между лопаток. У девушки длинная шея и, несмотря на видимую хрупкость, волевые черты лица. Глаза карие, а рост — когда она босиком — пять футов семь дюймов.