Смерть во спасение

Девицы в нарядных головных убрусах, рыжие, белолицые, с интересом разглядывали шумный двор крепости, её толстые каменные стены, самих крестоносцев, закованных в крепкие доспехи. Те из «божьих воинов», кто не нёс службы, ходили в обычных крестьянских рубахах до колен, доили коров, свежевали баранов, занимаясь будничными хозяйственными заботами и косясь на стайку молодух, многие из которых похохатывали, бросая на воинов бесстыдные взгляды, да шумно переговаривались друг с другом. Лишь четверо из восемнадцати девиц размазывали слёзы по щекам, страшась ливонцев и прижимаясь друг к другу.

В пёстрой толпе девиц Волквин сразу же углядел двенадцатилетнюю голубоглазую отроковицу с толстой рыжеватой косой в подвенечном наряде да в богатом кокошнике, украшенном лалами и самоцветами. Щёки у невесты горели румянцем, а глаза озорно поблескивали.

   — Её отец обыкновенный земледелец, — заметив взгляд магистра, подсказал Корфель. — Жених хром и уродлив, он сын мельника, невеста даже не прослезилась, когда мы её увозили. Видно, за нелюбимого отдавали.

Волквин представил её в своей постели и облизнул пересохшие губы. В потухших зрачках магистра вспыхнуло жаркое пламя, и его точно ознобом окатило.

   — Как зовут?

   — Всеслава.

   — Пусть приведут её ко мне. Остальных отправьте обратно. Ни к чему нам тут блудницы, — категорично заявил епископ.

Барон послушно склонил голову, ничем не выдав своей обиды.

   — С одной из них, какая приглянется, можешь позабавиться в моём охотничьем домике, но оставлять надолго не стоит, — помедлив, добавил Волквин.

   — Благодарю за выказанное мне доверие! — бесстрастно выговорил Корфель.

Его крупное, изрезанное морщинами лицо с большим бугристым лбом и широкой лысиной неожиданно разгладилось, а в холодных голубых глазах проскользнул живой огонёк. Он не терпел ни в чём ущемления для себя. Даже если оно исходило от великого магистра.

Не первую пленницу приводили в покои Волквина, и многие, желая остаться в живых, свой дикий нрав не выказывали, а коли попадались строптивые, так десяток плетей да угрозы, что их отдадут на растерзание свирепым воинам, быстро усмиряли мятежный дух. Но Всеслава, едва попав в просторную спальню и увидев огромную кровать с балдахином, пылающий камин, толстые ковры на полу, резные высокие кресла, длинный дубовый стол, на котором по распоряжению магистра слуги выставили блюда со сладостями, пришла в восхищение, словно только о том и мечтала всю жизнь.

Волквин знаком подозвал её и надел на её шею ожерелье из яхонтов. Крестьянская дочь вспыхнула от смущения, опустила голову, но лишь на мгновение, ибо тотчас же бесстрашно взглянула на своего похитителя.

   — Ты хочешь здесь бить? — вспомнив русские слова, спросил магистр.

Щёки Всеславы снова ожёг румянец. Она улыбнулась, потом помедлила и кивнула.

   — Но почему? — удивился Волквин.

   — Я не хочу возвращаться домой и жить с мачехой, у неё свои дети, потому она и выдала меня замуж за хромца, — в глазах пленницы сверкнули слёзы. — И к нему я не хочу возвращаться!

Епископ понимающе кивнул.

Ключница (её он держал для таких целей) помыла девчонку тёплой водой да растолковала, как надо себя держать, чтобы заслужить похвалу господина, кому она отныне должна угождать. И крестьянская дщерь хоть и оробела, войдя в спальню в тонкой прозрачной рубашке, но по просьбе магистра отважно сняла и её.

Волквин долго, с восхищением смотрел на Всеславу, точно перед ним была выставлена изящная скульптура старого древнегреческого мастера.

   — Ты знаешь, что очень красива? Лепа, как у вас говорят, — вымолвил епископ.

   — Разве я могу о том сама ведать... — покраснев, прошептала она.

Насытившись взглядом, магистр подошёл к ней, стал её гладить, целовать в разные места и только потом увлёк за собой в постель, но, то ли переволновавшись, то ли от избытка страсти, переполнившей его, он вдруг ослабел так, что никакие усилия, ни его самого, ни пленницы, ни мысленные призывы не помогли. Волквин так перепугался, что в страхе выскочил из постели.

   — Что случилось? — не поняла она.

   — Ничего, ты закрой глаза... Поспать... Всё потом...

Он приказал слугам разжечь поярче камин да принести из подвалов терпкого красного вина, привезённого из Греции. Оно единственное помогало магистру разгонять старую кровь и легко кружило голову. Епископ накинул на голое поджарое тело тёплый стёганый халат, закрывавший щиколотки, надел мягкие войлочные туфли и сел в кресло у камина, даже не помышляя, что сдастся без боя.

Потому Волквин и не хотел принимать гонца, каковой рвался к нему с важным известием, не хотел переключаться на дела, пытаясь сосредоточиться только на любовной усладе. Раньше он мог и в постели обдумывать ратные вести, и они не мешали его внутренней силе. Ныне надо настраиваться.