Смерть в Сингапуре [сборник]

— Похитители запросили двести тысяч долларов выкупа. Родственники согласились заплатить. Отдали деньги полицейскому, кажется, лейтенанту. От него требовалось привезти деньги в указанное место, получить инструкции, как найти Бакстера, а затем привезти его домой, к родным и близким. Так вот, лейтенант оставил деньги где требовалось и получил инструкции, как найти Бакстера, но не поехал за ним, а затаился, поджидая похитителей, и попытался их арестовать. Началась стрельба. Потом лейтенант утверждал, что их было трое, он пристрелил двоих, а последний удрал с деньгами. За Бакстером, оставленным на заброшенной ферме, лейтенант приехал на час позже. И опоздал, потому что Бакстер задохнулся от кляпа, вставленного похитителями ему в рот. Во всяком случае такое заключение вынесла судебная экспертиза.

Ощен одарил меня суровым взглядом из тех, что предназначались проституткам, сутенерам да мужчинам среднего возраста с грустными лицами, часто отирающимся около туалетов.

— К чему ты клонишь, Сент-Ив?

— Просто рассказываю историю.

— Ради чего?

— Видишь ли, этим дело не кончилось. Семья Бакстера осталась не только без денег, но и без кормильца. Третьего похитителя так и не поймали. Двести тысяч исчезли бесследно. А лейтенант два месяца спустя вышел в отставку и уехал на Гавайские острова. В возрасте тридцати восьми лет.

Ощен откашлялся.

— Я все помню. Лейтенанту пришлось долго доказывать, что существовал третий похититель. А кто-то высказал предположение, что лейтенант помог Бакстеру умереть. Если того как следует связали и вставили в рот хороший кляп, достаточно было на пять минут зажать ему нос.

Тем более что смерть Бакстера пришлась весьма кстати, — добавил я, — потому что лишь он мог назвать число похитителей, — если, конечно, не считать лейтенанта.

Мы подошли к лифтам, и я нажал кнопку вызова. В вестибюле был только Чарли. Ночной коридорный куда-то сгинул, а ларьки, табачный и газетный, закрывались ровно в шесть.

— Ты наверх? — спросил Ощен.

— Да, пожалуй, или ты хочешь пригласить меня в участок?

— Нет, хочу убедиться, что ты доберешься до дома в целости и сохранности.

— И на это ты тратишь часть своего выходного?

— Совершенно верно. А тебя интересует, на что я потратил другую часть?

— На что?

— Я ходил на похороны Фрэнка Спиллейси. Ты знал Фрэнка, — в тоне его не чувствовалось вопроса.

— Нет, не имел чести.

— Странно. А я думал, знал. Ты мог бы написать о нем в своей колонке. Он относился к тем людям, что вечно балансируют на острие. А знаешь, как он умер?

— Как?

— Ему воткнули нож в горло, и он изошел крорью на стол и ковер. Это произошло в его конторе в Никерсон-Билдинг на Парк-авеню. Он продавал простакам участки в пустыне. А кроме основного занятия у него было и побочное. Знаешь, какое?

— Нет, — я с нетерпением ждал кабины лифта, чтобы улизнуть от Огдена.

— Держал справочное бюро. Ты понимаешь, если кто-то чего-то хотел, Фрэнк сводил его с людьми, которые могли это сделать. Многие пользовались его услугами — те люди, что не могли воспользоваться официальными каналами.

— Интересная личность этот Фрэнк, — я вновь нажал кнопку вызова.

— Хорошие похороны. Собралось много народу. Так, говоришь, ты его не знал?

— Нет.

— Это забавно.

— Почему?

— Он тебя знал. В отделе убийств мне сказали, что у него нашли на тебя полное досье.

— Я занимаюсь необычным делом. Может, поэтому он и составил это досье.

— Возможно. Но парни из отдела убийств нашли еще кое-что интересное в его ежедневнике, что лежал на столе. Туда он записывал все намеченные встречи.

— И что же они нашли?

— Твою фамилию. Похоже, он ждал тебя к четырем часам в тот день, когда его убили, то есть вчера. Но в отделе убийств не придали особого значения этой записи. Согласно результатам вскрытия, Фрэнк умер задолго до четырех часов дня.

Больше я не мог выдержать.

— Чего ты хочешь, Огден? Говори прямо.

Он оглядел пустой вестибюль, наклонился ко мне, постучал пальцем по лацкану моего пиджака.

— Я хочу войти в долю.

— Места для тебя нет.

— Позаботься о том, чтобы оно появилось.

— Это невозможно.

— Двести пятьдесят тысяч — большие деньги.

— Мне не нравятся тюрьмы.

— Какие еще тюрьмы? Ты обменяешь деньги на щит. Музей будет счастлив. Но ты возьмешь меня с собой, и второй обмен произведу я сам. Денежки приплывут к нам, мы их поделим поровну. Кто будет возражать?

— Воры. Им это не понравится.

— Кому они пойдут жаловаться?

— О Боже, они могут написать письмо в любую газету. Его не опубликуют, но отнесут в полицию, и следующие десять лет мне придется видеть небо в клетку.

На лице Огдена вновь отразилась жадность. Его влажные губы зашевелились, поначалу беззвучно, а взгляд сощуренных глаз уперся в меня.

— После моего обмена воры не станут никому писать. В этом вся прелесть. Им будет не до жалоб.

Я ответил не сразу.

— Я тебе верю. Ты позаботишься о том, чтобы они никому не пожаловались.

Он вновь оглядел вестибюль отеля.

— Мне пятьдесят три, Сент-Ив. Через пару лет я уйду на пенсию. Сто двадцать пять тысяч скрасят мне жизнь.

— Получи их со своих шлюх, Ощен. Не с меня.

— Возьми меня в долю, Сент-Ив.

— Нет.