Смерть в ритме танго

Игорь обернулся. На желтом холодильнике стояла хлебница, валялась пачка сигарет. Магнитиком в виде подсолнуха была прилеплена сиреневая бумажка, исписанная бисерным почерком Милены. Никакой вороны не было даже близко.

– Шутишь? – спросил Чернов. Соловьев оторопело уставился на Игоря.

– Да какие шутки… Ой…

Соловьев потряс головой, а затем снова взглянул на холодильник.

– Нету, – удивился он. – А только что была.

Чернов опасливо покосился на Эдуарда. Они дружили уже очень много лет, и Игорь прекрасно знал, что такие шутки не в духе Эдика. Это уже напоминало психоз.

– Ты бы к доктору сходил, – посоветовал он. Соловьев мотнул головой.

– Глючит меня, – признался Эдуард после долгой паузы. – Уже пару дней. Он везде мерещится, а то еще хуже – чудища разные. Вчера, не поверишь, прихожу домой, а там его одеколоном пахнет. А еще…

Соловьев замолчал. Игорь терпеливо ждал. Тяжело вздохнув, после десятиминутной паузы, Эдуард начал свой рассказ.

– Выпил я сильно, – нехотя начал он. – Я теперь много пью. Крики всегда слышу, пока поллитра не засосу – заснуть не могу. А утром все по новой начинается… Но это так, к слову. В общем, прихожу я домой, чувствую – не то что-то. Водой пахнет туалетной, которую Богдан любил. Я думал, может флакон где-то разлился. А еще принюхался – гнилью какой-то несет, будто мясом порченым, и еще запах такой… ну, церковный какой-то. Я походил, покурил… Захожу в спальню – а на люстре удавленик висит.

Игорь вздрогнул. Соловьев закурил, а потом хмуро продолжил.

– Ну, то понятно, глюки были. Я башкой помотал – смотрю – нет его, только потом на кресле грибы начали расти и гусеницы какие-то полезли. Я в душ пошел, башку под холодную воду сунул… Слышу, голос… Его голос и напевает что-то, типа просто «пара-ра-ра-ра». Вот тут мне страшно стало. Я бритву схватил и туда, на голос выбегаю… а уже и нет ничего, только грибы уже здоровые, а гусеницы по всей комнате разползлись. Одна здоровая такая, челюсти как у урода из «Чужого». Я в нее фотографией запустил, в рамочке, что на столе стояла, она и сгинула. Я, не поверишь, под одеяло залез с головой, высунуться боюсь, а ну как меня эти гусеницы сожрут!!! А глаза закрою – круги какие-то перед глазами расходятся в разные стороны… Яркие такие… Синие, розовые, желтые. И все качается… Во рту пакость какая-то.

– Пить надо меньше, – проворчал Игорь, отнял у Соловьева пиво и включил чайник. Эдуард помотал головой.

– Сам знаю. Только утром, когда я из-под одеяла вылез, фотография, которую я расколошматил о стену, на прежнем месте стояла, целехонькая.

– А гусеницы ползали?

– Не было. А что?

– Ничего. Ты понимаешь, что их и в прошлый раз не было?

Соловьев кивнул, но глаза были тусклыми.

– Все я понимаю. Только они как живые были. Я со страху чуть в штаны не наложил. Ты что думаешь?

– Думаю, что ни в кого ты рамочкой не кидал. Почудилось тебе, а пить завязывай, а не то к тебе сам Фредди Крюгер пожалует.

Соловьев вздохнул.

– Я все равно найду убийц. Сам найду, если менты не смогут. Я тут пару адресов уже раскопал. Телку его бывшую нашел, может быть, она что-нибудь подскажет. Леной зовут, тоже бывшая модель. Говорят, что после того, как он ее бросил, она его убить обещала.

– Крепись, – посоветовал Игорь. – Всем тяжело сейчас. Я от жены ушел. Милена волком воет.

– Деньги то пропали, – тупо вдруг сказал Эдик. – У нас все на карточке лежало, ну, там на непредвиденные расходы. Общий счет так сказать, НЗ… В банке расследование затеяли. Деньги с карточки через банкомат перевели на другую карточку, часть обналичили. Мне по блату номер карты сказали и имя человека, который счет открыл. Знаешь, кто оказался?

– Кто?

– Никто. Бичара. Рассказал, что какая-то девка его наняла, в банк привела, заплатила, чтобы он там счет открыл. А когда он карточку на руки получил, она ее забрала и денежку дала на прощание, велев забыть ее поскорее. Знаешь, как он ее описывает?

– Как?

– Молодая, говорит, красивая и рыжая.

Игорь икнул.

– Ты думаешь…

– Хрен его знает что думать, – устало произнес Соловьев. – Плохо мне, не могу я думать, тем более такое. Мне распечатку показывали с камер наблюдения банкоматов, когда девка эта деньги мои снимала. Не знаю я ее. Лица не видно, прятала под шляпой и очками, зараза.

В двери неожиданно повернулся ключ. Соловьев и Чернов переглянулись со страхом.

– Это я, – раздался из прихожей голос Милены. – Я кое-что забыла…

Она прошла на кухню и словно налетела на стену, увидев сидящего с жалким видом Соловьева. Глаза Милены мгновенно потемнели, а брови стремительно сошлись на переносице.

– Что он тут делает? – спросила она таким голосом, что по стеклам пробежалась изморозь.

– Котик, ну не сердись, – попытался успокоить ее Игорь. – Человек переживает, куда ему еще пойти, кроме как к лучшему другу?

Чайник звонко щелкнул и отключился. От этого звука все вздрогнули, словно от выстрела. Милена опомнилась первой.

– Вон отсюда, – прохрипела она. Соловьев даже не подумал протестовать. Втянув голову в плечи, он вышел с кухни. Через минуту хлопнула входная дверь. Игорь робко посмотрел на Милену, глаза которой метали молнии.