Смерть в послевоенном мире (Сборник)

— Очень приятно, — сказал я. — Вчера... вечером...

— Мы оба были немного пьяны. Забудь об этом. Ничего не говори больше.

Она улыбнулась и откусила сэндвич.

— Сегодня утром я позвонила Элиоту и кое-чем поделилась с ним, — проговорила она. — Он же просто меня проигнорировал.

— А чем ты с ним поделилась?

— У меня есть ниточка, которая может вывести на Мясника.

— Не верю, чтобы Элиот не обратил на это внимание... тем более что к нему обратился не кто-то с улицы — ты ведь работала на него...

— Но не в последнее время. К тому же он полагает, что я просто...

— Ищешь повод для встречи?

Откусив еще кусочек сэндвича, она кивнула.

— Ты злишься на него за то, что он попросил тебя провести со мной вчерашний вечер?

— Нет, — ответила она.

— Вчерашний вечер... имел какое-нибудь отношение к твоему желанию «показать» этому Элиоту?

Не будь она столь искушенной в житейских делах или не стремись казаться такой, я бы решил, что обидел ее; но лицо Вивиан выражало совсем иное: разочарование во мне.

— То, что было вчера, произошло исключительно благодаря тебе, — проговорила она, — и... бакарди тут совсем ни при чем.

— Ну что ж, пусть так. А что у тебя за ниточка?

— Помнишь, Элиот обратил внимание на то, как «профессионально» расчленены тела — он неоднократно повторял, что усматривает в этом «хирургические» навыки.

Я кивнул.

— Поэтому мне и пришло в голову, что вероятным кандидатом в Мясники может оказаться врач или тот, кто хоть какое-то время пробыл в медицинской школе.

— Да, логично.

— Но обучение в медицинской школе — дорогое удовольствие, поэтому разумно предположить, что Мясник может вращаться в тех же кругах, что и мы.

— Должен признать, теперь я чувствую, ты действительно работала для Элиота.

Мое замечание явно понравилось ей. Она продолжала:

— Я узнала от друзей об одном парне из достаточно обеспеченной семьи — Уотерсоне.

— Это имя или фамилия?

— Фамилия. Довольно известная в этих местах.

— Мне она ни о чем не говорит.

— Итак, Ллойд Уотерсон одно время посещал медицинскую школу. Это большой, крепкий парень, наделенный от природы такой силой, которая необходима, чтобы проделывать то, что творит этот Мясник. К тому же у него психические отклонения.

— Что за психические отклонения?

— Еще со школы он наблюдается у психиатра.

— Ты знаешь этого парня?

— Так, мельком. Но я кое-что о нем слышала.

— Например?

— Говорят, ему нравятся мальчики.

* * *

Ллойд Уотерсон жил в двухэтажном красивом белом доме, стоявшем среди таких же домов, где ухоженные газоны и стены, увенчанные башенками, ограждали от всех прочих мир его состоятельных обитателей.

Как пояснила Вивиан, этот дом не был семейным; Уотерсон жил в нем один, очевидно без слуг. В облике дома не было ничего, что могло привести к мысли, что здесь проживает человек, способный на массовые убийства.

Ни капли крови на белокаменном крыльце, никаких частей тел, разбросанных по ухоженному газону.

— У меня с собой нет даже пистолета, — проговорил я.

— У меня есть, — сказала Вивиан и извлекла из своей сумочки маленький пистолет двадцать пятого калибра.

— Великолепно. Но если бы Ллойд был собакой, тогда мы могли испугать его этой пушкой.

— Ничего, сойдет. Хотя пистолет нам вообще не потребуется. Ты же здесь только для того, чтобы побеседовать с ним.

План состоял в том, чтобы я поговорил с Уотерсоном как полицейский, предварительно махнув перед его физиономией удостоверением детектива, не дав времени сообразить в чем дело (что нередко срабатывало), и прощупать несколькими вопросами, может ли он являться потенциальным подозреваемым, а затем решить, стоит ли подключать Элиота. Моей поддержки, как полагала Вивиан, будет достаточно, чтобы заставить Элиота действовать.

Помочь Элиоту вывести Мясника на чистую воду было бы с моей стороны замечательным подарком к свадьбе друга; кроме того, поимка маньяка из Кингсбери Рана могла бы сгладить впечатление, которое его развод произвел на консервативное и, в подавляющем большинстве своем, католическое население Кливленда. Пресса писала об Элиоте почти как о герое (Элиот отличался способностью ладить с прессой, Фрэнк Нитти, бывало, так и называл его «Элиот-пресс»); но непрекращавшиеся вылазки Мясника доставляли директору по общественной безопасности настоящую головную боль.

Поэтому, оставив Вивиан в машине (Уотерсон мог узнать ее), я направился по извилистой дорожке к крыльцу и позвонил в дверь. За прочной деревянной дверью с затемненными стеклами я едва различил движение фигуры, направляющейся в мою сторону.

Дверь распахнулась. Светловолосый мужчина ростом в шесть футов и три дюйма, с холодными голубыми глазами на детском лице и с плечами, полностью заполнявшими дверной проем, взглянул на меня и улыбнулся. На нем была рубашка для поло и короткие белые шорты; казалось, его вид говорил: «Еще партию в теннис?»

Однако он не произнес ни единого слова, лишь оценивающе разглядывал меня своими ледяными глазами, в которых зияла пустота...