Смерть в облаках

— Нет, теперь у меня нет пациентов. Я оставил должность. Это было вынужденное решение. Я сам отказался от должности, прежде чем меня вычеркнули из официального списка. — Он продолжал мягким и каким-то глубоким голосом. — В жизни каждого рано или поздно наступает критический перелом, мсье Пуаро. Тогда человек стоит на перекрестке и должен выбирать. Моя профессия меня чрезвычайно интересует, и мне очень, очень жаль бросать ее. Но есть и другие цели и требования... Есть, наконец, счастье, человеческое счастье, без которого мы ничто, мсье Пуаро.

Пуаро ничего не сказал. Он ждал.

— Есть одна леди, моя пациентка. Я ее очень люблю. Ее муж причиняет ей только горе и делает ее бесконечно несчастной. Он наркоман. Если бы вы были врачом, вы бы знали, что это такое. У нее нет собственных денег, и она не может оставить его... Некоторое время я колебался, но теперь решился. Она и я уезжаем в Кению, чтобы начать там новую жизнь. Надеюсь, она узнает счастье. Она столько страдала в жизни!..

Он опять замолчал. Затем сказал более резким тоном:

— Я говорю вам обо всем этом, мсье Пуаро, потому, что скоро эта новость станет достоянием гласности, а чем скорее узнаете вы, тем будет лучше.

— Понимаю, — откликнулся Пуаро. Через минуту он добавил: — Вы берете с собой флейту, я вижу.

Доктор Брайант улыбнулся.

— Моя флейта — мой старейший друг, мсье Пуаро... Когда ничто не помогает, остается музыка.

Его рука любовно погладила футляр. Затем Брайант встал и поклонился.

Пуаро тоже встал.

— Мои наилучшие пожелания вам на будущее, мсье, того же самого желаю и мадам, — сказал Пуаро.

Когда Фурнье присоединился к своему другу, Пуаро, сидя у столика, договаривался о вызове по междугородному телефону Квебека.

Глава 24 Сломанный ноготь

— Что такое?! — завопил Фурнье. — Вы все еще возитесь с этой наследницей? Решительно, у вас idue fixe!

— Что вы, что вы, — возразил Пуаро. — Но ко всему следует подходить методично и последовательно. Нужно покончить с одним, прежде чем браться за другое. — Он оглянулся. — А вот и мадмуазель Джейн. Полагаю, вы приступите к dujeunner. Я присоединюсь к вам, как только освобожусь.

Фурнье молча, неохотно согласился, и они с Джейн направились в ресторан.

— Ну, — с любопытством спросила Джейн, — какова же она из себя?

— Немного выше среднего роста, смуглая, курчавая, острый подбородок...

— Вы говорите точно так, как пишут в паспортах, — усмехнулась Джейн. — Мой паспорт просто оскорбителен. Весь состоит из слов «средний» и «обычный». Нос — средней длины; рот — обычный; лоб — обычный; подбородок — обычный.

— Но глаза — не обычные, — сказал Фурнье.

— Они серые, это не особенно восхитительный цвет.

— Кто вам сказал, мадмуазель, что это не восхитительный цвет? — лукаво спросил Фурнье. Джейн рассмеялась:

— Вы необыкновенно умело владеете английским! Но расскажите мне еще об Анне Морисо. Она красива?

— Assez bien, осторожно ответил Фурнье. — И она не Анна Морисо. Она Анна Ричардс. Ее муж в Канаде или где-то в Америке. Он рассказал Джейн о жизни Анны. Как раз когда он заканчивал свое повествование, к ним присоединился Пуаро. Выглядел он слегка удрученным.

— Ну что, mon cher? — спросил Фурнье.

— Я разговаривал с начальницей — матушкой Анжеликой. Знаете ли, это романтично — трансатлантический телефон! Поговорить вот так запросто с человеком, находящимся чуть ли не по другую сторону земного шара...

— Фотография, переданная по фототелеграфу, — это тоже романтично. Наука — величайшая из романтик. Но вы сказали?..

— Я разговаривал с матушкой Анжеликой. Она подтвердила в точности все сказанное миссис Ричарде о жизни в «Институте Марии». Она совершенно искренне рассказала о матери, уехавшей из Квебека с французом, заинтересованным в торговле вином. Мать Анжелика была успокоена тем, что Жизель не будет оказывать воздействия на ребенка. По мнению Анжелики, путь, на котором тогда стояла Мари-Жизель, вел вниз. Деньги высылались регулярно, но Жизель никогда не искала встречи.

— Фактически, ваш разговор был повторением всего сказанного сегодня утром.

— С той только разницей, что обо всем говорили более подробно.

Анна Морисо покинула «Институт Марии» шесть лет назад; стала маникюршей; затем работала горничной у какой-то леди и в конце концов уехала с ней из Квебека в Европу. Письма она писала не часто, обычно матушка Анжелика получала от нее известия раза два в год. Когда она прочла в газете сообщение о дознании, то подумала, что Мари Морисо, по всей вероятности, та самая...

— А как насчет мужа? — спросил Фурнье. — Теперь мы знаем, что Жизель была замужем, он мог быть главным...

— Я подумал об этом. Это и было одной из причин моего звонка. Подлец Джордж Леман был убит в первые дни войны.

Пуаро помолчал, затем, запинаясь, проговорил:

— Что же я только что сказал?.. Не последние мои слова... раньше... по-моему, я, сам того не ведая... сказал что-то значительное.

Фурнье, как мог, повторил суть замечаний Пуаро, но коротышка-бельгиец неудовлетворенно качал головой.