Смерть в Лиссабоне

— Говоря «они», ты имеешь в виду и министра внутренних дел?

— Наверно.

— И всю эту влиятельную публику, так внимательно следившую за моими допросами Мигела Родригеша… Зрителей в зале суда, наслаждающихся запахом крови?

Он сглотнул.

— Едем в Пасу-де-Аркуш, — сказал я. — И будь что будет.

Дороги были забиты. На Маржинал произошла авария, в которой столкнулись четыре машины — заходящее солнце освещало свежую лужу крови. До Пасу-де-Аркуш мы добрались уже к вечеру. Море потемнело, но в сумерках отчетливо видны были белые барашки волн. В узкой полоске света на горизонте грустно висели серые перья облаков. Мы направились на автостоянку возле лодочной станции морского клуба.

У парапета маячили фигуры рыболовов. Уму непостижимо, что они надеялись поймать в такую погоду; впрочем, смысл этого занятия не сводится лишь к улову. В Эшториле от берега отходили три парохода — окна кают были освещены. Фауштинью мы нашли в лодочном сарае. Одетый в рабочий комбинезон и теплую куртку, он под тусклым светом лампочки чинил подвесной лодочный мотор. Обветренные руки его шелушились. Когда мы вошли, его собака, поднявшись, обнюхала нас.

— Когда вышел, Фауштинью? — спросил я.

— Еще недели не прошло, и не надо об этом, Зе. Простите, но говорить об этом я не буду. Было и сплыло.

— Тебе лучше в мастерскую мотор отдать.

— Слишком дорого выйдет.

— Помнишь того парня…

— Слушайте, Зе… Я же сказал… — Он осекся. — Какого парня?

— Парня, о котором ты мне говорил, того, который видел что-то вечером, перед тем как на берегу нашли тело девушки.

— Его и след простыл, — сказал Фауштинью. — Летом он обычно здесь околачивается, а на этот раз…

— Это он?

Карлуш показал ему фотографию Шеты.

— Он, — сказал Фауштинью, приближая фотографию к свету и вглядываясь. — Похоже, он мертв, да? Его ведь уже мертвого снимали, так?

Я кивнул. Карлуш убрал фотографию.

— И что это нам дает? — спросил он.

Я кинул взгляд на темные городские строения за парком.

— То, что нам, видимо, имеет смысл приглядеться к тому, что рядом с нами, — сказал я.

По подземному переходу мы прошли в парк. Там было пусто. Ветер трепал деревья. Дорожки ковром покрывала сухая листва и мусор. Я смахнул листья со скамейки, и мы сели. Бар Антониу был закрыт, и нам пришлось довольствоваться собственными запасами.

— Помните, что я сказал вам в первое утро насчет того, что тело найдено здесь, рядом с вашим домом?

— Мы кружили вокруг да около, — сказал я, — а это упустили. Я упустил.

К «Красному знамени» подъехала белая машина. Антониу Боррегу вылез и открыл багажник. Вынул из него ящик с овощами и фруктами и другой — с мясом. Открыл дверь в бар, зажег свет. И вернулся к багажнику.

— Приятно видеть старую машину, которая все еще на ходу, — сказал Карлуш.

— Вот и ты, кажется, о машинах заговорил.

— Эта машина — «Рено-12», с восьмидесятых годов бегает. У отца была такая… рухлядь страшная. Сколько, помнится, времени я угробил на ее ремонт, еще когда мальчишкой был…

— Пойдем, — сказал я.

Из парка мы прошли к бывшему кинотеатру, откуда начинался квартал офисных зданий.

Повернули налево, еще раз налево и очутились на задах бара Антониу.

— Помнишь записи, которые ты вел? Что говорил тот парень? Ну, тот единственный, кто описал «мерседес» Родригеша? Что еще он видел?

— Не помню.

— Он говорил, что перед «мерседесом» стоял новенький серебристый «фиат-пунто», а позади «мерседеса»…

— Был большой «Рено-12» с ржавым крылом.

— Задним.

В тусклом свете уличного фонаря и луче света, падавшего из открытой двери бара, было отлично видно проржавевшее крыло машины. Антониу вышел забрать из багажника то, что там оставалось. Увидев нас, он помахал рукой.

— Как дела? — спросил он.

— Прекрасно, — отвечал я.

— Хочешь закусить? У меня чудесные ребрышки. Уже замаринованные.

— Очень соблазнительно.

Забрав очередной ящик, Антониу скрылся с ним в баре.

— Когда Фауштинью повел меня на встречу с Шетой, а того не оказалось на месте, — сказал я, обращаясь в основном к самому себе, — мы завернули в «Красное знамя», и Фауштинью во всех подробностях описал мне внешность парня. Антониу это слышал.

Карлуш даже не повернул голову. Глаза его были устремлены в сторону бара. Я велел ему войти в бар и завести разговор с Антониу — на любые темы, я же тем временем позвоню и вызову наряд полиции. Если он убил Катарину и Шету, то у него есть причина оказать сопротивление.

Я зашел за угол, чтобы позвонить. Мне не сразу удалось растолковать им ситуацию и объяснить, что врываться в бар не следует, чтобы не спровоцировать подозреваемого. Я вернулся в бар усталый, замерзший, вовсе не готовый к тому, что приходилось делать, и не желавший этого делать.