Смерть в Лиссабоне

— Нет чтобы отнять больную ногу, — продолжал он. — Я с детства хромаю. Так надо же, ампутировали здоровую. Я сказал хирургу: «Ваша больница пожирает меня живьем». Но ему было наплевать!

Фельзен визгливо засмеялся.

— Банк, — сказал он. — Вот что вас интересует. Вы хотите поговорить со мной о банке. Я пятнадцать лет ждал, чтобы поговорить о банке, но вы первые, кто захотел меня выслушать. Сейчас никто не оглядывается на прошлое. Никому нет дела до того, откуда что идет.

— Мне понадобятся руки, чтобы записать то, что вы расскажете, — сказала Луиза, отнимая руку у старика и ставя на колени ноутбук.

— А на плечо вам руку положить можно? — осведомился Фельзен.

Рассказ Клауса Фельзена длился часа четыре. Дважды он замялся. В первый раз — когда рассказывал о засаде, которую устроили на английского уполномоченного. Тут он замолчал на несколько минут. Я подумал, что он обессилел и нуждается в отдыхе. Когда он вновь заговорил, тон его изменился, стал более доверительным. Он в подробностях описал, как убил водителя, рассказал, как поступил с уполномоченным Эдвардом Бертоном. Луиза прекратила печатать.

Во второй раз он запнулся, когда дошел до последнего своего свидания с Эвой Брюке. Он изложил как бы две версии событий. Первая была исполнена благородства — история любовников, раскиданных в разные стороны войной. Когда пальцы Луизы замерли на клавиатуре компьютера, он тоже, казалось, выдохся. Мы ждали. Собравшись с силами, он поведал нам подлинную версию.

История убийства обергруппенфюрера Лерера словно бы окончательно его доконала. Голова его упала на грудь, и он задремал. Мы подождали несколько минут — за это время маяк раз двадцать или тридцать повернулся вокруг своей оси. Луиза высвободилась из-под его руки, и мы спустились вниз.

Фрау Юнге еще не спала — она смотрела телевизор, попивая ромашковый чай и заедая его яблочным пирогом. Она посоветовала подождать — возможно, через час он проснется — и предложила нам пирога, который мы с удовольствием съели.

— Обычно эти его бесконечные рассказы приходится выслушивать мне, — сказала она. — Ах, война… как давно все это было. Мои родители никогда не вспоминали войну. Никогда. А он вот..» возвращается к ней все время, точно она была вчера. А что, руке он воли не давал?

— Нет, рука вела себя вполне пристойно, — сказала Луиза, еще не опомнившаяся от того, что услышала.

— В общем, если он начнет вас хватать, проявите твердость. Не разрешайте ему лезть куда ни попадя.

Я несколько раз пытался дозвониться Оливии, но ее мобильник был по-прежнему выключен. Луиза позвонила отцу и, коротко переговорив с ним, подключила к телефону компьютер и передала ему половину рассказанной истории. Через тридцать минут отец отзвонил ей, и Луиза передала ему подробности моего расследования убийства. После чего повесила трубку.

— Ему нужны документальные подтверждения. Он не может опубликовать что-то недоказанное.

Я взглянул на фрау Юнге. Та пожала плечами.

— У меня есть фотографии. Что же касается документов… вам придется спросить у него.

На стене над ее головой зажегся красный огонек, и послышалось негромкое жужжание.

— Проснулся, — сказала фрау Юнге.

Вторая часть рассказа Фельзена оказалась короче, но потребовала больше времени, так как он чаще останавливался. Иногда он забывался и начинал повторять уже сказанное. Несколько раз он возвращался к некой Марии Антонии Мединаш, которую, как он был уверен, убил Мануэл Абрантеш. Я сказал ему, что это не противоречит тому, что мне рассказал Жорже Рапозу, но мы никак не могли выяснить у него, кто она была и какое имела к нему отношение. Была ли она арестанткой и если была, то политической или уголовной? Знал ли он ее раньше?

Он не договаривал до конца, но намеренно или оттого, что память ему изменяла, сказать было трудно. Ближе к концу он огорошил нас сообщением, что был арестован сотрудниками МПЗГ, дружками Жоакина Абрантеша, и что на двадцать лет в тюрьму засадил его он и его сын Мануэл. Мы спросили его о матери Мануэла, но имени ее он не мог припомнить, сказал лишь, что, возможно, она еще жива и живет где-то в Бейре.

Наступивший рассвет был хмурым и ненастным. Маяк перестал пускать по небу свои лучи; по скалам расползалась пелена густого тумана, вскоре окутавшая и дом.

— Такие дни у нас не редкость, — сказал Фельзен. — Оно бы ничего, знай мы, что везде так. Но я уверен, что в сотне метров отсюда солнце жарит вовсю.

— И последнее, — сказала Луиза. — Чтобы рассказанное вами имело последствия, нам нужны какие-нибудь документы. Можете вы доказать документально существование этого золота?

Его рука нырнула под одеяло и потом появилась с нагретым на его теле ключом.

— Все, что вам требуется, вы найдете в сейфе в кабинете. Фрау Юнге проводит вас.

Мы встали. Он протянул руку, ища руку Луизы. Она позволила ему взять ее руку в свою, и он поднес ее к губам, отчего Луизу слегка передернуло.

— Вы прожили удивительную жизнь, сеньор Фельзен, — сказала она, чтобы скрыть замешательство.