Смерть в Киеве

Между тем Берладник, чтобы не терять времени зря, подстраивал со своим посольством всякие чудеса, слухи о которых не могли не доходить до императора. То велел подковать своего коня одной золотой подковой, но так, чтобы она была потеряна при первом же выезде по улицам города, - и назавтра весь Константинополь гремел о невероятном богатстве русских.

То оделись они с Дулебом в невиданные здесь собольи шубы, и Берладник так разъярил своего жеребца, что тот рвал зубами по целому соболю из Дулебовой шубы, греб копытами, становился на дыбы - и снова сверкал золотыми подковами, повергая ромеев в восторг и в страх.

То ездили они по улицам с кожаными мешками и метали во все стороны золотой пенязь, который ромеи еще в древности прозвали "невра тон прогматон", то есть нервом всего сущего.

Город открывался перед ними своей пышностью, своими излишествами, величием, но и убожеством одновременно. Улицы от солнца защищены были арками, над этими арками, устремляясь в небо, возвышались дома богатеев, вельможи занимали своими домами все площади Константинополя, а мрачные улицы, куда никогда не проникало солнце, отдавались бедноте и чужеземцам. Там все время учинялись грабежи, убийства, всякие преступления, которые боятся дневного света. Мусора на улицах скопилось столько, что передвигаться можно было разве лишь на ходулях. В грязи утопали люди, кони, возы. Зато когда послов наконец позвали во Влахернский дворец над Золотым Рогом, то императорские препозиты повели их средь многоголосого пения, игры органов, по роскошным улицам, украшенным гирляндами цветов, увешанным в портиках коврами и дорогими тканями, заполненным шумными праздничными толпами.

Послы были приняты василевсом Мануилом в тронной палате Влахернского дворца. Император, в пурпурном облачении, пурпурных сандалиях, сидел на золотом троне, над ним нависала поддерживаемая золотыми цепями золотая корона, усеянная изумрудами, бриллиантами такого блеска, что, как говаривали, ночью улавливали они в свои грани сияние луны и освещали палату будто днем.

Дулеб передал Мануилу грамоту Долгорукого на красном пергамене с золотой печатью, а Берладник поднес дары для василевса, среди которых были меха буртасских лисиц и черных бобров, зеленые перлы величиной с голубиное яйцо, огромная плаха золотисто-прозрачного янтаря с навеки заключенным в нем морским коньком.

Это было лишь начало того, что должно было длиться многие месяцы. Церковные богослужения пышные в Софии и в других церквах, ловы в Филопатийских садах, игрища на ипподроме, бои медведей, леопардов, львов, забавы в виллах Пропонтиды, конные состязания, в которых Мануил выступал против Берладника и даже был не единожды побежден, после чего выставлял своего двоюродного брата Андроника Комнина, похожего, словно родной брат, на Берладника, с той лишь разницей, что один был рус, а другой был черен, один привез из далекой Руси отвагу, честность, великодушие, а другой, обиженный тем, что не ему достался трон, плел интриги, изменял, не останавливался ни перед насилием, ни перед коварством, мечом, ядом, был жестоким, празднословным, неблагодарным, не боялся ни бога, ни черта, отличаясь в то же время умом, находчивостью, насмешливостью, по красоте своей он равен был Берладнику, отчего ни одна женщина не могла устоять против его чар, они с императором превратили в любовниц двух родных сестер, своих племянниц Феодору и Евдокию, соперничали перед женщинами в ловах, в развлечениях, в военных походах. Андроник превосходил Мануила во всем, но у него не было трона, который имел тот.

В довершение ко всему, как это ни странно, Андроник был двоюродным братом Берладнику, потому что матерью Комнина была княжна из Перемышля, дочь покойного князя Володаря.

Дулеб часто встречался с дочерью покойного князя Мстислава Евпраксней, выданной замуж за Мануилова стрыя. Она была уже вдовой, много лет изучала хворости людские, написала книгу о лечении мазями, быть может самую первую такую книгу во всей Европе. В народе прозвали ее Зоя Добродея. Дулеб с почтением слушал эту невысокую женщину, с тихим, сдержанным голосом, удивляясь, что она может иметь такого жестокого брата, как Изяслав.