Смерть в Киеве

И вот тут, свернув в одну из узких и крученых улочек Гончаровки, они неожиданно столкнулись с Петрилой. Не узнали бы восьминника, потому что не привыкли видеть его верхом, представлялся он Дулебу и Иванице почему-то всегда неуклюже семенящим кривыми ногами, будто разгребал ими снег, - а тут он ехал на черном коне, позади него следовали два мрачных помощника; глаз у него, оказывается, был очень острым, потому что он сразу узнал княжеского лекаря с его товарищем и вельми обрадовался, если не сказать, что удивился.

- Ага! - почти обрадованно закричал Петрило. - А куда?

- К болящему, - мгновенно ответил Иваница.

- Тебя не спрашивают! Спрашиваю лекаря! - гаркнул на него Петрило.

- Ему надлежит знать, куда может ездить лекарь, - спокойно промолвил Дулеб.

- Не мое дело угадывать. Меня знает Киев, я тоже должен знать в нем все. Знать, а не догадываться. Вот так, лекарь.

- Не твой он лекарь, а княжий, - снова не выдержал Иваница.

- А какого князя? - зловеще засмеялся Петрило. - Как тот князь называется, лекарь? Может, скажешь тут, пока еще все спят?

- Ведаешь вельми хорошо какого, - с прежним спокойствием сказал Дулеб и дернул за правый повод, чтобы объехать Петрилу и его людей.

Восьминник попытался было поставить своего коня поперек улочки, но замешкался, Дулеб уже проехал мимо, Иваница же бросился на Петрилу с такой ненавистью, что тот попятился то ли с испугу, то ли решив поквитаться с этим человеком в другой раз.

- Почему это он так рано? - спросил Дулеб Иваницу, когда тот догнал его.

- На сонных нападает! - хмыкнул Иваница. - Глаза у него красные, как у князя Изяслава. Такие люди не спят по ночам, норовят напасть на сонных.

- Грех молвить такое про князя. У него правда больны глаза.

- Да что мне до его глаз! Сказал: у Петрилы такие же, как и у князя, - вот и все.

Сегодня все время получалось как-то так, что у Дулеба то и дело возникали споры с Иваницей. Кто-то должен уступить. Более мудрый и опытный?

- Так куда? - теперь спрашивал уже Дулеб, зная, что этим вопросом ставит Иваницу над собой, отдает себя в его распоряжение. И парень сразу стал мягче, стал обычным добрым Иваницей, верным товарищем своего озабоченного старшего друга, он уже готов был извиниться перед Дулебом за свою неуместную вспышку сегодняшнюю, но не делал этого, - что-то еще сдерживало его, точнее же: поселилось в его сердце новое ощущение, названия которому не мог подобрать, не умел даже определить как следует этого чувства, оно не давало ему покоя, мешало приблизиться к Дулебу так, как это было раньше, но уже ничего не мог поделать. Знал: теперь он должен скрывать то, что родилось в нем прошлой ночью; быть может, с тревогой станет наблюдать, как будет разрастаться это чувство; он изо всех сил будет подавлять его в себе, прикрывать внешне улыбками, словами, добротой и равнодушием, однако не исчезнет оно от всего этого, а, наоборот, будет разрастаться и метаться в его сердце, подобно дикому пардусу в каменном мешке в Кидекше, который, чуя сквозь камень людской дух, беснуясь от этого духа, прорывается к этому духу, но не для соединения с ним, а для его уничтожения!

Не следует думать, будто Иваница все уже постиг и увидел в себе сразу. Это были какие-то смутные, неясные предчувствия чего-то зловещего в себе; он хотел быть прежним Иваницей, другом и проводником Дулеба повсюду, его глазами, руками, слухом, встрепенулся от простого Дулебова вопроса "так куда?" и сразу же свернул коня в ближайший двор, словно бы хотел показать лекарю, что для него доступно каждое жилище и знаком чуть ли не каждый человек в Киеве.

- Есть тут знакомые? - удивился Дулеб.

- Вот уж! Всюду есть. А тут сапожники живут, братья Ребрины.

- Когда же узнал их?

- А когда про смерть Игоря расспрашивали здесь.

"Расспрашивали" должно было означать "расспрашивал", потому что Дулеб сидел тогда в монастыре и записывал в свои пергамены все, что приносил ему из Киева Иваница. Теперь, видно, вел лекаря по старым следам.

- А братья эти?

- Сказал же: сапожники. Обшивают сапогами всю княжескую дружину. С деда-прадеда сапожники. Когда же скликается вече, бросают дратву - и айда на гору или к Туровой божнице.

В хижине светилось, помигивал каганец, еле заметно горело в печи, это не прибавляло света, зато дышало теплом под низкий потолок, хотя, кажется, тепла там хватало и без того, тепло излучалось от четырех огромных мужчин, которые сидели на низеньких стульчиках вокруг огромного круглого котла и молча тянули дратву.