Смерть в Киеве

Небо над Киевом висело хмурое, беззвездное, притихшее, оно тоже ждало чего-то зловещего, тяжко дышалось под таким небом, город был словно бы накрыт им - казалось, все должно здесь задохнуться еще до утра. Дулебу захотелось бежать отсюда без промедления, он возвратился, чтобы позвать Иваницу, который замешкался просто недопустимо (не лег ли он снова спать?), и вдруг заметил чуть ли не рядом с собой, внизу, у самой стены темную тихую фигуру.

- Кто там? - коротко спросил лекарь, без боязни, но все же с надлежащей встревоженностью и неприязнью.

Фигура беззвучно шевельнулась и ответила приглушенно:

- Я.

- Немного, если учесть позднее время, - засмеялся Дулеб, ибо уже по этому "я" понял, что перед ним девушка.

Он шагнул вниз, резким движением взял девушку за подбородок, присмотрелся. Перед ним была Ойка. В белом козьем меху, босая, чем-то встревоженная. Белки ее глаз посверкивали в темноте, она тяжело дышала то ли от недавнего бега, то ли от волнения.

- Ты, Ойка?

- Я.

- Что-то случилось?

- А ничего.

- Может, хочешь увидеть Иваницу?

- Тебя.

- Меня?

- Тебя. Ну, вас обоих.

- Могла бы прийти утром.

- Будет поздно.

- Ты что-нибудь знаешь?

- Все знаю. Поведу вас с собой.

Ему вспомнился сон. Как звала она его: "Дулеб! Дулеб!" Все сбывается. Но ведь это же был сон, а здесь вот рядом с ним - Ойка, слышно, как она учащенно дышит, видно, как поблескивают ее глаза; стоит лишь протянуть руку - и прикоснешься к ней. Дулеб почувствовал в своей руке шелковистость подбородка Ойки, за который держался так недолго, будто боялся чего-то, боялся самого себя. Забыл на миг об опасности: об угрозе, хмуром небе над Киевом и над своей судьбою. Им овладело бессмысленное желание рассказать ей о своем сне и еще о чем-то, неизмеримо более важном. О чем же? Тогда совершенно неожиданно он сказал о другом:

- Тут был Петрило.

- А-а.

- Сказал, чтоб бежали.

Она не поверила:

- Петрило? Сказал?

- Ну да. Пришел пешком, без коня. Конь его остался за воротами. Ржал на весь Киев. А Петрило сказал, что нас завтра должны заковать в железо и бросить в поруб.

- Петрило и должен вас брать, - сказала девушка.

- Тогда как же так? Зачем предупредил?

- Не мое дело. Спрячу вас от всех. И от Петрилы.

- А ежели Петрило - доверенный человек Долгорукого? Тогда нам его не следует бояться.

- Все едино. Хочу тебя спрятать. Тебя и твоего товарища.

- Иваницу.

- Назывался бы иначе, все равно бы спрятала. Потому как - твой товарищ. Пошли. Без коней. Ничего не нужно.

- Постой. Надо попрощаться с хозяевами.

Она смолчала. Стварника, видно, не боялась.

Дулеб разбудил Стварника, трижды поцеловался с ним по старому обычаю. Древодел не слишком и расспрашивал. Ойки он не заметил, а если и заметил, то не показал виду. Такое было время.

Иваница и в самом деле задремал, его пришлось будить заново. Не почувствовал даже присутствия Ойки. Когда же вышел за Дулебом за дверь, заметил девушку, остановился и уронил свой мешок на землю.

- Вот уж!

Прижал руки к щекам, постоял так какой-то миг, затем взял мешок, сумы Дулеба, хотел было идти впереди, но Ойка отстранила его, сурово сказав:

- Куда же хочешь? Идите оба за мной.

И повела их через темные дворы, сквозь дикие заросли бузины и сирени. Иванице это отчетливо напомнило ту ночь, когда Ойка впервые уводила его; Дулебу показалось, что до сих пор длится тот сон, в котором Ойка позвала его, а он откликнулся, а теперь идет за ней куда-то, в безвесть, полный доверия и еще чего-то, для чего и слов не подберешь.

Наконец, после долгих блужданий, продирания через заросли, они, перескочив через ограды, прошмыгнув сквозь скрытые проходы, перебежав через узкие переулки, очутились в глухом закутке какого-то, видно, большого двора, и Ойка повела их в неказистую хижину. Дулеб не удержался, спросил будничным голосом:

- Где мы?

- На дворе у Войтишича.

- Вот уж! - сплюнул Иваница. - Бежал, бежал и прибежал! Куда же ты нас завела?

- Никто вас тут искать не будет, - беззаботно ответила Ойка. Сидите, никому не попадайтесь на глаза, а еду и воду я буду носить. Отец мой знает. Его не бойтесь. Он добрый.

- Добрый, добрый, - бормотал Иваница, больно ударяясь о что-то твердое в темной хижине. - Это тот добрый, который хотел пронзить тебя, лекарь, своим копьем. Все тут добрые.

- Помолчи, - посоветовал ему Дулеб, - располагайся да доспи ночь.

- Вот уж! Кто же уснет после всего?

Дулеб промолчал, потому что и в самом деле: кто может спать в такую ночь?