Смерть в гриме

— Переписать?

— Нет.

— Другой, конечно, не поэт?

— Конечно.

— неважно, кому он понравился. Или пишет. Значит, у него есть своя его версия.

— Всего-навсего "ни… ни", я знаю. Ни то, ни другое.

— Почему ты так думаешь?

— Но он же нам и ближе всего.

А мне всегда хотелось, чтобы диктор обратился: Дамы и господа… Нет, судари и сударыни мои… Нет, все-таки просто: господа! И сказал про что-нибудь очень изысканное, а не тракторный, — подумала Галя. А я и не знал, что она собирается приходить.

— По крайней мере, в моем понимании.

— Вот про это. Только это и может быть интересно.

— Нет.

— Так-таки в мире нет случайности?

— Да.

— И это переписывание может продолжаться бесконечно.

— Я думаю, что если бы кто-нибудь сейчас вышел и сказал: а я хочу, чтобы диктор говорил не «отхуячить», — говорил «куколка» Левушка, — а, например, «грезы» или «развиднелось», — то он был бы тогда настоящий диссидент. — Но никто не обратил внимания.

— Признаюсь, это единственный перформанс, который меня увлек.

— И его лучшее произведение, — сказал Глеб, как отрезал.

— К которому он, судя по всему, долго готовился.

— Это будет очень интересный проект. Вы все там сможете напечатать все, что посчитаете важным, — участвует с пола Татьяна. Название ее журнала — или альманаха, что сейчас кажется одним и тем же, — мне кажется претенциозным.

— Да он жил, чтобы его совершить.

— Вы хотите сказать, он для этого здесь появился?

— Нет.

(Но я-то знал, зачем он на самом деле здесь появился.)

— Вот когда наконец постмодернисты победят кругом

А я всегда думала, что тогда и говорить о постмодернизме, думала Галя, будет выглядеть прямо по крайней мере комично, если кругом сплошной постмодернизм, то его нигде нет.

— Вообще-то получается так, что, сколько бы ты ни рвал повествование, оно все равно восстанавливает свое единство.

— Ну тут уж ничего не поделаешь.

— даже о промышленности вообще или соответственно о вообще деньгах, а планируют реальные будущие сделки и операции. Это можно было бы обобщить и применить к литературе так: они говорят о технологии. Их разговор технологический.

— De nada.

— А Вы попробуйте расположить фрагменты в тексте произвольно, то есть это кажется, что произвольно.

— Представьте: мы все на верблюдах в какой-нибудь очень далекой жаркой стране или в пустыне Сахаре. Мне кажется, что нам это всем очень надо, — участвует Вика.

— Я Вам больше скажу, это его действие

— Как строить как я строю сюжет или возможен ли в современном произведении пейзаж в моем произведении или уличная (массовая) сцена. Это же очень интересно.

— Я думаю, что невозможен.

заставляет меня пересмотреть отношение к перформансу вообще.

— Или реплики — как будто были перепутаны и не на своем месте. А потом все равно они как-то там устанавливают, как надо, между собой логические связи. То есть нам кажется, что будто бы так и задумано.

— Конечно, раз есть серьезный его вид, возвращающий трагедию.

Невнимательно прислушиваясь, я думал о том, что, хотя все и выяснилось (хотя за вчерашний день все и выяснилось) хотя все и выяснилось в этой истории за вчерашний день все вчера и выяснилось в этой истории о том, (что на самом деле произошло) что в действительности произошло с Русланом, мы ни на йоту не продвинулись в постижении причин поступка Руслана (в понимании) в постижении причин, побудивших (вынудивших, приведших) Руслана я думал о том, что все объяснения поступка Руслана: несч. любовь, собств. открывш. бездарность (осознание собств. б-сти) собственная бездарность и неустроенность (приехал издалека и проч.) — выглядят слишком жалкими слишком жалкие, чтобы ради них затевать все это, пусть и сумбурное, повествование.

— Или ее отменяющий.

— То есть ты хочешь сказать, что

— Нет.

— написать нелогичное, случайное повествование невозможно.

— Несколько сюжетных линий, много героев из всех этих рассказов. Одни только возникают, а другие продолжаются или даже сходятся в конце. Представьте себе сборник рассказов, который будет романом в моем смысле.

— Не будет, — возражает, поежившись, Татьяна.

— Я думаю, что если бы кто-нибудь сейчас вышел и сказал

— Отсутствие риска, вот что.

— Не думала об этом никогда.

— он был бы настоящим диссидентом.

Да, да, горячо думала Галя. Безнаказанность — вот что делает современную литературу неинтересной. Ведь грози им смерть от собственного произведения, хотя бы публичная экзекуция, то тогда бы и стиль или сюжеты сделались поувлекательнее.

— отправиться туда всем вместе, а потом это описать каждый по-своему. Как сейчас, чтобы каждый говорил-говорил свое. Я знаю, я договорюсь, где, — говорила Вика. — Напечатаем книгу.

— То есть это только кажется, будто это рассказы.

— Такие опыты соединения текстов посредством (имени) сюжета?

— Нет.

— только тогда с литературой произойдет что-либо решительно нового, — решительно заканчивает Глеб, а Татьяна переползает на новое место.

— Я подумаю об этом.

— Не правда ли?

— То, что происходит для меня в произведении, все равно же всегда не то, что, возможно, происходило в нем для его автора.

— Но это же неправда.

— Разве их не было тогда? потому что я не видел.

— Потому и не видел.